Иллюстрации: акварели Ф.Г. Солнцева из альбома "Одежды Русского государства", 1869
Литература и источники
Одежда русского населения европейской части нашей страны за четыре с лишним столетия, со второй половины XIII по начало XVIII в., изучена неравномерно. Лучше всего изучен XVII век, несколько хуже – XVI, довольно мало – XIII-XV века. Все же о каждом из этих трех периодов имеются не только частные исследования, касающиеся одежды тех или иных социально-сословных или территориальных групп, отдельных категорий тканей и платья, но и обобщающие работы, посвященные одежде рядовых крестьян, горожан и высших слоев населения за целый период (Забелин, 1862, 1869; Бартенев, 1916; Савваитов, 1896; Прохоров, 1881; Базилевич, 1926). Некоторые из них (Арциховский, б. г.; Гиляровская, 1945; Левинсон-Нечаева, 1954; Громов, 1977) появились в последние три-четыре десятилетия. Можно сказать, что в целом русская одежда XIII-XVII вв. изучена достаточно. И все же остается еще много так называемых белых пятен. Далеко не всегда удается точно атрибутировать те или иные термины, уяснить покрой или функции некоторых предметов одежды, «привязать» встречающиеся в источниках названия к конкретным сохранившимся частям костюма. Не всегда удается, как будет показано ниже, и точно выяснить происхождение как отдельных предметов одежды, так и целых ее комплексов.
Наиболее надежным источником является подлинная одежда, сохранившаяся до наших дней в различных древлехранилищах. Здесь на первом месте – собрания государственных музеев Московского Кремля (бывших Оружейной палаты и Патриаршей ризницы), Государственного Исторического музея в Москве, Государственного Эрмитажа и Государственного музея этнографии народов СССР в Ленинграде. Относительно небольшое число предметов древней русской одежды хранится в областных и районных краеведческих музеях. В подавляющем большинстве – это одежда, обувь и головные уборы XVII-XVIII вв. Очень редка (если не считать церковных облачений) одежда XVI в., хотя возможно, что и некоторые предметы гражданской одежды, сохранившиеся в комплексах XVII в., сделаны еще в XVI в. Точно датированы лишь несколько предметов, найденных в погребениях: монашеская схима Ивана Грозного, рубахи его сыновей – Ивана и Федора Ивановича и рубаха князя М. В. Скопина-Шуйского, а также рубаха, в которую была одета кукла, положенная в могилу разведенной жены Василия III – Соломонии Сабуровой (Котлякова, 1976; Векслер и др., 1973, с. 182; Видонова, 1951; Рабинович, 1964б, с. 284). Известны также волосники из погребений цариц в Вознесенском монастыре и некоторые другие археологические находки, о которых будет сказано в своем месте. Отметим здесь, что в целом археологический вещевой материал дает для рассматриваемого в этой главе периода довольно много, но все же относительно меньше, чем для времен более ранних, для которых он иногда является единственным источником.
Пожалуй, важнее указания разнообразных письменных источников, число которых увеличивается от века к веку. Не вдаваясь сейчас в оценку различных групп их (см.: Рабинович, 1982), отметим лишь, что особенно много материалов об одежде можно найти в завещаниях, росписях приданого, челобитных, в купчих и расходных книгах. Первые три вида документов перечисляют нередко множество комплектов разнообразных одежд и при этом содержат довольно точную дату. В завещаниях и челобитных упомянут иногда и весь гардероб. Много данных содержат описи царского имущества. Немалую ценность представляют записки путешественников-иностранцев, поскольку в них содержатся нередко специальные описания одежды и вообще внешности русских. Наблюдательность иноземца, удивленного непривычным костюмом чужой страны, компенсирует слабое его знакомство с местными терминами. При всем обилии сведений письменные источники все же далеки от полноты как в территориальном, так и в хронологическом отношении.
Особую группу источников составляют разного рода изображения – книжные миниатюры, картины современников, разнообразные листки, иконы, портреты. Исследователи давно доказали достоверность этих изображений (в особенности миниатюр) (Арциховский, 1944; Подобедова, 1965).
Хочется предупредить читателя о необходимости несколько более строгой критики иллюстраций к сочинениям посетивших Россию иностранцев, где наряду с очень точными воспроизведениями бывают и рисунки неточные или даже фантастические.
Наибольшие трудности возникают при попытке сопоставить письменные, вещественные и изобразительные источники, поскольку неясно, к какой именно одежде относится то или иное название. Здесь большую помощь исследователю оказывают, например, учебники типа иллюстрированных букварей, где иногда прямо соотнесены названия предметов одежды и их изображения. Это можно сопоставить и с сохранившимися реалиями.
Материал
Материалом для народной одежды служили в рассматриваемый период, как и прежде, в основном ткани домашнего производства – холст, полотно, грубая шерсть.
Холстом, холстиной, узчиной (узким холстом) назывались льняные, а также пеньковые и бумажные материи домашнего производства. Они могли быть белеными или окрашенными в различные цвета. Крашеный холст назывался крашениной, более плотная крашеная пеньковая ткань – кежей или кежью (Сав., с. 55, 65, 155, 160). Холст с набивным узором, наносившимся с помощью специальных резных досок, назывался выбойкой. Узорчатая материя сложного тканья называлась бранью (Сав., 16, 23). Шерстяная некрашеная ткань домашнего производства по-прежнему носила название сермяги, распространившееся также на изготовленную из этой ткани одежду (Сав., 125-126). В начале рассматриваемого периода по-прежнему была широко распространена шерстяная клетчатая ткань – понева (Александров, 1971, с. 119-121), но в XVI-XVII вв. употребление ее, кажется, несколько сократилось в связи с появлением «шубки» и сарафана. На зимнюю одежду, как и раньше, шел «курпечатый мех» – овчина, мерлушка; на обувь, пояса, ножны и пр. – разного рода кожи – козловые (хоз), бараньи (ирха, ровдуга) (Сав. 145, 160), коровьи и лошадиные. В конце периода появились и твердые толстые подошвы (Шестакова и др.).
Чрезвычайно расширился ассортимент дорогих тканей, из которых шили богатые одежды. Это были в основном привозные материи. Источники называют более двадцати видов шелковых (камка, тафта, китайка, атлас, паволока, объяръ, сатынъ, хамъян и др.) и бумажных (бязь, кумач, киндяк, миткаль, сарапат, сатынъ и др.) материй, привозившихся в основном с Востока – из Китая, Индии, Ирана, Турции, Крыма, Закавказья, Средней Азии. Шерстяные же материи привозились главным образом из Западной Европы – из Англии, Франции, Италии, Фландрии, Брабанта, германских княжеств. В источниках упоминается свыше 30 сортов одного только сукна (аглицкое, лундыш, французское, скорлат, фряжское, лимбарское, брабантское, импское, куфтеръ, брюкиш, амбургское, четское, шебединское, греческое и др.). Как видим из самих названий, лишь отдельные сорта шерстяных материй ввозились из стран Востока (например, зуфъ), основной поток их шел с Запада.
Вместе с тем производство льняных, бумажных, шелковых и шерстяных материй лучшего качества развивалось и на Руси. В XVI в. среди городских ремесленников названы не только холщовники, но и суконники и шелковники (Чечулин, 1889, с. 339), название Красильницкой улицы в Новгороде Великом говорит о развитии крашения тканей. Сами названия цветов материй: гвоздичный, дикий, лазоревый, мясной, червленый, багряный, оранжевый, серый, голубой, разные оттенки красного, и пр. – брались в ту пору из русского языка, а не из иностранных, как, например, позднейшие оранжевый, фиолетовый и т. п.
Анализ найденных при раскопках в Новгороде шерстяных тканей XIII-XV вв. показал, что они изготовлены из шерсти местных овец, а также из шерсти испанских мериносов, английских тонкорунных и толсторунных овец, т. е. что тут имеются как ткани местного производства, так и привозные (испанская шерсть попадала через Фландрию, английская, по всей вероятности, через Голландию). Излюбленный цвет одежд в то время был красный, на втором месте – черный, далее – желтый, зеленый, синий и белый (Арциховский, б. г., с. 281-282). Последний преобладал количественно (белье, сорочки и пр.).
Если ткани преимущественно ввозились, то меха, по-прежнему служившие для утепления и украшения богатой одежды, добывались в самой России и обильно вывозились. Ассортимент их, как и в древности, был очень богат, обработка разнообразна. Скорняки, которые также названы в списке ремесленников XVI в. (Чечулин, 1889, с. 339), подбирали зачастую меха для одежды от различных частей шкур животных («горлатные», «черевъи», «хребтовые» и т. п.).
Вообще, мастера, изготовлявшие одежду и обувь, составляли значительную часть городских ремесленников. В тех случаях, когда нам известно число ремесленников и их распределение по профессиям, эти мастера занимают по численности второе или даже первое место (Рабинович, 1978, с. 34-38).
Нательная одежда
Нательной одеждой мужчин и женщин служила, как и прежде, туникообразная рубашка – сорочка, сороцица, срачица. А. В. Арциховский считал главной формой мужской сорочки косоворотку, но о преобладании косоворотки или рубах с прямым разрезом ворота в XIII-XVII вв. сведений не имеется. Можно, скорее, думать, что разрез ворота у мужчин был по-прежнему то прямым, то косым (Арциховский, б. г., с. 277; Громов, 1977, с. 203). Женская рубаха делалась длиной до ступней, иногда такой же была и мужская (в особенности у крестьянских мальчиков рубаха «до пят» могла быть единственной одеждой), но у взрослых крестьян она бывала до колен, у горожан – еще короче. Новшеством в рассматриваемый период было ношение мужчинами и женщинами, кроме сорочки, еще и верхней рубахи кошули, верхницы или навершника (рис. 18-19). Сорочка при этом превратилась в собственно белье. В 1373 г., описывая разорение г. Торжка.
Рис. 18. Мужская рубаха
Рис. 19. Сорочки: а – девушка в сорочке. Москва, XVII в.; б – дети в сорочках. Новгород, XV в.
Летописец отметил: «А жен и девиц одираху и до последние наготы рекше и до срачицы» (ПСРЛ, VIII, с. 20). Ношение русскими женщинами двух сорочек – верхней и нижней – отмечал в конце XVI в. английский посол Джильс Флетчер (1906, с. 127). Отправляясь в дорогу, путник обычно брал с собой запасную сорочку, «Да пришли сороцицю, сороцице забыле», – писал в XIV в. новгородец Борис своей жене Настасье (Арциховский, 1954, № 43, с. 44). «5 рубах двоостанных женских... рубах мужских и детинных 16 пар, а в том числе 6 шити золотом и серебром» (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272), – читаем в описи украденного в 1680 г. из помещичьего дома имущества. Здесь, видимо, и расшитые верхние рубахи и более скромные нижние. В богатом приданом в г. Пензе в 1701 г. упомянуто 20 рубах (АЮБ, III, № 334 – IX, стб. 300-302).
а) схема крою сорочки-долгорукавки; б) сорочка-долгорукавка в расправленном виде; в) сорочка с вышитыми плечами, рукав с оборкой
В быту богатых и бедных русских людей рубахи играли большую роль. Делали их обычно дома, начиная от прядения и кончая вышивкой, что требовало от женской части семьи большой затраты труда. Недаром есть старая пословица: «У ленивой пряхи и на себя нет рубахи» (что уж говорить о семье) (Даль, 1957, с. 504). Но в городских торговых рядах можно было купить и готовую рубашку (Петрей, с. 5). Вот какое впечатление производила нарядная верхняя женская рубаха на иностранца в конце XVII в. «Они носят рубашки, со всех сторон затканные золотом, рукава их, сложенные в складки с удивительным искусством, часто превышают длиною 8 или 10 локтей; сборки рукавов, продолжающиеся сцепленными складками до конца руки, украшаются изящными и дорогими запястьями» (Корб, 1906, с. 243). А вот документальное свидетельство о мужском домашнем платье: «Из Богдановской рухляди Вельского 2 рубашки да двои портки тафта бела у всех по швом пояски золотные и плетеные и петли золотные ж, у всех на вороту 373 зерна жемчужных» (Сав., с. 116). Найденные при раскопках погребений царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича в Кремле в Архангельском соборе рубашки несколько скромнее, но тоже вышиты (у Федора Ивановича – золотной, у Ивана Ивановича – шелковой) тесьмой по швам, вороту, плечам и подолу (см. приложение). Князь М. В. Скопин-Шуйский был похоронен в рубахе, более роскошно вышитой (растительным орнаментом – Векслер и др., с. 122). У мужчин нательной одеждой были еще и порты – неширокие штаны того же покроя, что и в предыдущий период.
Верхняя комнатная одежда
У женщин сорочку дополняла набедренная одежда, которую они носили дома, а в теплую погоду – и на улице (рис. 20,а). В XIV в. это была, по-видимому, та же понева, о которой говорилось в предыдущей главе. Но с этого времени ношение женщинами поневы постепенно идет на убыль. Понева вытесняется другой женской комнатной одеждой, которая начала распространяться с середины или конца XIV в. – сарафаном. Вопрос о происхождении и распространении сарафана в рассматриваемый нами период довольно сложен и в этнографической науке еще окончательно не решен. Дело в том, что не выяснено еще точно соотношение самой одежды и ее названия. Термин «сарафан», «сарафанец» письменные источники знают с конца XIV в., но до XVII в. этим термином обозначалась не женская, а мужская длинная распашная одежда (ПСРЛ, XII, с. 27). Вместе с тем известна женская накладная одежда того же времени, называвшаяся ферязь, сукман, саян, шубка (Куфтин, 1926, с. 110-120). Впоследствии эти и другие термины (шушун, костолан, носов) сосуществовали с термином «сарафан», служа названиями женской комнатной одежды, которую носили поверх рубашки. Термин «сарафан» для мужской одежды во второй половине XVII в. уже не употреблялся. Таким образом, очевидно, что сарафаном стали называть женскую одежду, существовавшую ранее, а вероятно, и какие-то новые виды ее, созданные в городах под влиянием одежды зажиточных классов и служилых людей и оттуда распространившиеся в деревню (Куфтин, 1926, с 110, 115; Маслова, 1956, с. 642-643). Предположения Б. А. Куфтина о том, что одежда, позже названная сарафаном, могла развиться из первоначального комплекса женской одежды с поневой (из набедренной одежды, получившей лиф и лямки, или из наплечной одежды, удлиннившейся, а иногда и утратившей рукава), что изменения эти могли начаться еще в период расселения славян в северных областях позднейшей России и протекать под влиянием одежды южно- и западнославянских, летто-литовских, финно-угорских, скандинавских и даже (опосредствованно) западноевропейских народов, например населения Франции (Куфтин, 1926, с. ИЗ, 117), нам представляются обоснованными, но, оставаясь в пределах источников, о которых мы говорили в начале главы, нельзя этих предположений ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку нет подлинных вещей XIII-XVI вв. или достоверных изображений их, на которых был бы ясно виден покрой.
Рис. 20. Женская одежда XVII в. (по Мейербергу): а – крестьянка в поневе. Подмосковье; б – девушка в сарафане. Москва
Из наших источников видно, что сарафаном, или шубкой (оба термина, по мнению исследователей, восточного происхождения), называлась в рассматриваемый нами период женская комнатная одежда в виде цельного платья (с рукавами или чаще без рукавов) или высокой юбки на лямках, накладная (надеваемая через голову) или распашная (застегивавшаяся спереди на пуговицы).
Для того времени трудно установить границы распространения сарафана среди сельского населения, но горожане уже к XVI в. не знали поневы как одежды и употребляли только сарафан. В письменных источниках XV-XVII вв. понева в качестве городской одежды не упомянута ни разу. О путях проникновения сарафана в сельские местности дает представление, например, одежда однодворцев на юге России (Русские, карта 40) – результат расселения московских служилых людей в XVII в.
а) сарафан-шушун; б) схема кроя сарафана с клиньями; в) глухой сарафан с орнаментом; г) прямой сарафан
Сарафаны шили в большинстве случаев из красивых цветных материй (простейшие – из крашенины, богатые – из дорогих привозных тканей). Украшались они галуном, кружевом, драгоценными пуговицами (которых могло быть 13-15. – Сав., с. 179), реже – вышивкой (Маслова, 1978, с. 16). Источники упоминают, например, «шупку женскую холодную атлас красный круживо кованое золотное» (АЮБ, II, № 126 – XV, стб. 20). В завещании одной шуянки значится даже пять «шубок», из которых три тафтяных, одна киндячная и только одна крашенинная теплая, т. е. собственно шуба, а не сарафан (АШ, № 137, с. 246-247). Мы считаем сарафанами «холодные» (без меха) шубки. Для собственно шуб всегда бывает указан сорт меха, либо говорится, что шуба «теплая». «Кунтыш камчатный, кружево золото и серебряно, огонки бобровые» – так обозначает роспись приданого XVII в. богатый, отороченный мехом сарафан (АЮБ, III, № 028-IV, стб. 266-267). В другой подобной же росписи упомянуты два сарафана – дорогой «шушун сукна красного с нарядом» и гораздо более дешевый «крашенинник с нарядом» (Ровдогорье 1647 г.) (АГО, p. I, oп. 1, № 3, л. 21 об.). В первом случае цена 4 р., во втором – 8 гривен. В приданом волоцкой княжны конца XV в. находим шубы красного, багряного и светло-зеленого цвета из дорогого фландрского и английского сукна (ДДГ, № 87, с. 349-350). Суконный сарафан – «шубка женская зелена брюкишна» – встречается и в документах XVI в. (АЮ, № 248, с. 266). Вместе с тем в доме довольно зажиточного феодала в XVIII в. могли быть и относительно дешевые крашенинные сарафаны. В 1680 г. из усадьбы Андрея Аристова в Муромском уезде в числе прочего имущества разбойники похитили «четыре сарафанов крашенинных» (АЮБ, III, № 329, стб. 271). Наблюдаемая в источниках XV-XVII вв. неточность разграничения терминов «сарафан» и «шуба», как видно, существовала и в более позднее время. Еще в середине прошлого столетия в некоторых северных городах сарафаном называлась как комнатная одежда на проймах, с «золотым» поясом, так и аналогичная по покрою распашная (но, видимо, все же с рукавами) уличная одежда, которая зимой делалась на вате (Семевский, 1864, с. 82, 1870, с. 127).
Наконец, женской комнатной и отчасти уличной одеждой в конце рассматриваемого нами периода становится юбка, делавшаяся из красивых, богато орнаментированных материй. В росписи богатого приданого («на благословение дому») конца XVII в. значатся «юбка тафтяная зеленая, юбка стаметная новая зеленая, юбка с бустрогом (?) носильная выбойчатая» (АЮБ, III, № 328 – IV, стб. 266-267). Последняя, очевидно, служила повседневной одеждой и была сшита не из шелка, а из обыкновенной набивной ткани – выбойки. П. Савваитов считал, что упоминаемый в источниках саян мог быть не только распашным сарафаном, но и юбкой, которая придерживалась на плечах проймами или помочами (Сав., с. 125). В этом случае ясно проступает генетическая близость сарафана и юбки.
Сарафан и юбка дополнялись иногда душегреей – короткой (по большей части без рукавов) кофтой, распашной, собранной сзади во множество сборок, охватывающих талию пышным кольцом (Гиляровская, 1945, с. 43).
а) сорочка-косоворотка; б) схема кроя крестьянской сермяги; в) зипун боярина
Мужское верхнее комнатное платье состояло из описанной выше верхней сорочки, штанов и зипуна. Штаны под этим названием (а не «порты») упоминаются только со второй половины XVII в. В большинстве случаев можно установить, что это была одежда верхняя, довольно нарядная, теплая, иногда кожаная или даже меховая – «штаны червчатые суконные» (Старый Быхов, 1663), «штаны сукно багрецовое, другие черные» (Ростов, конец XVII в.), «кафтан желтой козлиной, штаны козлиныя ж» (Воронежский уезд, 1678-1679 гг.), «пять штанов» (г. Романов, 1678 г.) (АМГ, III, № 627, с. 523-524; АЮБ, III, № 328 – V, стб. 267-269; Т. Вор. УАК, V, № 8182/1956, с. 527, № 8408/2182, с. 598). Из текста упоминаний явствует, что штаны носили и крестьяне, и горожане. О происхождении этой части мужского верхнего костюма существуют различные мнения. Дело в том, что иногда в значении «штаны» источники употребляют термин «ноговицы», обозначающий, как говорилось выше, нечто вроде гетр (Даль, II, с. 569). Но мы видим, что в этих случаях речь идет о нижних штанах («раздеты до ногавиц»). И. И. Срезневский считал, что, когда стали носить относительно короткие рубахи, ноговицы-гетры удлинились и были вверху соединены чем-то вроде гульфика и превратились в штаны (Срезневский, II, стб. 569). П. Савваитов отмечает наряду с нижними штанами также верхние (по большей части из шелковых материй), теплые стеганые и меховые штаны (Сав., с. 177). Выше мы привели упоминания о суконных и кожаных штанах. Каков бы ни был путь их происхождения, отличительная черта мужского костюма рассматриваемого периода состоит в том, что появились верхние (нарядные, теплые) штаны, а древние порты приобрели значение нижнего белья, как и сорочка. Покрой штанов, как уже сказано, в точности неизвестен. М. Н. Левинсон-Нечаева предполагает, что в рассматриваемый нами период были штаны как с узким, так и с широким шагом (КО, с. 356).
Рис. 21. Мужская одежда. Лубок, XVIII в.
Мужской комнатной наплечной одеждой был зипун – облегающая довольно короткая куртка, надевавшаяся поверх рубахи, но под кафтан. Некоторые исследователи предполагают, что рукава зипуна могли быть из другой материи, чем основная его часть (Костомаров, 1860, с. 68; Гиляровская, 1945, с. 67). Однако единственное известное нам упоминание этой части одежды в письменных источниках (Воронеж, 1676 г.) – «зипун сермяжной белой» (Т. Вор. УАК, V, № 2286/1060, с. 25). М. Н. Левинсон-Нечаева описала зипун из собрания Оружейной палаты – стеганый, немного расклешенный книзу, с неширокими рукавами того же цвета. Он не имеет роскошной отделки, но полы и подол обшиты галуном (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 322). Можно думать, что зипун соответствовал в составе мужского костюма современному жилету. Для простого человека в XVII в. зипун мог служить, по-видимому, и верхней одеждой, наравне с кафтаном (рис. 21, 22). На эту мысль наводит перечисление предметов одежды в сатирической «Повести о Фоме и Ереме». Желая подчеркнуть, что братья одеты примерно одинаково, автор говорит: «На Ереме зипун, на Фоме кафтан; на Ереме шапка, на Фоме колпак; Ерема в лаптях, Фома в поршнях; у Еремы мошна, у Фомы калита; у Еремы пусто, у Фомы ничего...» (РДС, с. 43-45). А в богатом мужском костюме зипун надевался под кафтан. «На государе было платье, – читаем в описании царских «выходов» об Алексее Михайловиче, – зипун в обнизью... кафтан становой камка кызылбаская по золотой земле травы и листья серебрены, подкладка тафта светлозелена, подпушка атлас червчат, кружево кованое золотное с серебром, пуговицы обнизаны жемчугом» (Срезневский, I, стб. 1200). Зипун, как видим, украшен гораздо скромнее, чем верхнее платье, возможно, обнизь была в тех местах, которые виднелись из-под кафтана.
Заметим в заключение, что оба названия – и зипун, и кафтан – тюркские и в Россию могли попасть от турок и от татар.
Кафтан был верхней одеждой мужчин и (реже) женщин, комнатной и легкой уличной, а иногда и зимней (кафтан шубный). В зависимости от назначения и моды кафтан шили длиннее или короче (до колен или до лодыжек), свободный или в талию (но всегда из плотной, относительно хорошей материи, на подкладке), в подавляющем большинстве случаев –распашной, причем правая пола заходила на левую. По борту располагались обычно 8-12 пуговиц (или завязок). Трудно сказать, когда именно появился и как распространился на Руси кафтан. Само это название, как сказано, восточного происхождения. Арабский путешественник называет хафтаном роскошную парчовую верхнюю одежду, в которой погребли знатного славянина в Болгаре в X в. (Ибн-Фадлан, с. 81). Но это, по-видимому, термин, привычный автору, а не русский. Русские источники до XV в. не знают названия «кафтан». Тем более важно, что в XVI-XVII вв. оно распространяется на очень широкий круг одежд, так что понадобились дополнительные обозначения – русский, турский, польский, венгерский, становой, терлик (Сав., с. 52-54; Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-328; Гиляровская, 1945, с. 69-72) и т. п., указывающие на детали покроя и отделки, связанные с модой.
а) кафтан с запахом налево; б), в) кафтан, застёгивающийся "впритул" (б — вид сзади); г, д) становой кафтан (г — вид сзади).
Так, турский кафтан был длинным, свободного покроя, застегивался только у шеи, рукава имел длинные, иногда – откидные. Становой кафтан в конце XVII в. был тоже довольно длинный, с широкими рукавами, но скроен в талию (охватывал стан), а внизу – с косыми клиньями; русский кафтан был примерно того же покроя, но клинья имел прямые, так что образовывались фалды; польский и венгерский кафтаны отличались преимущественно покроем рукавов, богатством украшений и нашивок; терлик был довольно коротким, с перехватом в талии (или даже отрезной со сборами) и имел застежку в виде лифа с клапаном на груди (возможно, надевался через голову), емурлук – епанча, как и кебеняк (кибеняк, укр. кобеняк) (Сав., с. 54-55) был собственно суконным или войлочным плащом-дождевиком – длинным, с прямыми длинными рукавами и небольшими сборами на боках. Иногда емурлук даже пропитывался жиром – «ермулук олифленый» (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 324).
Кафтаны шили обычно с таким расчетом, чтобы они приоткрывали сапоги и не мешали шагу: спереди несколько короче, чем сзади. Воротник был небольшой стоячий или вовсе отсутствовал (тогда было видно богато украшенное «ожерелье» – пристежной воротник рубахи или зипуна). Стоячий воротник – козырь – мог пристегиваться и к кафтану. Рукава, если они не были откидными, украшались запястьями – богато орнаментированными манжетами, борт – петлицами, кружевом. Источники называют кафтаны из дорогих материй – атласные, бархатные, байберековые, камчатые, объяринные, тафтяные, зуфные, суконные, мухояровые (Сав., с. 52), а также (по большей части у простонародья) крашенинные, сермяжные, бараньи, козлиные.
Рис. 22. Мужская одежда XVII в. (по Мейербергу): а – боярин в кафтане и горлатной шапке, слуга в зипуне. Москва; б – купец в кафтане. Москва; в – мальчик в кафтане. Москва.
Кафтан был настолько распространенной одеждой, что уже в XVI в. в русских городах были специалисты-портные – кафтанники (Чечулин, 1889, с. 339). Нужно сказать, что кафтаном называлось и вообще всякое верхнее платье, и позднее, когда усилилось влияние западноевропейского костюма, соответствующая «немецкая» одежда – жюстокор – стала называться кафтаном (Моисеенко, 1974, с. 142-145), а надеваемая под нее аналогичная зипуну веста – камзолом. Короткий, в талию кафтан назывался иногда полукафтаньем (Гиляровская, 1945, с, 40-42). Эта разница между длиннополым долгорукавным кафтаном и короткополой нижней одеждой – зипуном или камзолом – отчетливо обозначалась еще и в XIX в., как явствует из известной басни И. А. Крылова «Тришкин кафтан» (Крылов, 1956, с. 105). (Над Тришкой смеются, видя рваные рукава кафтана, а короткие полы – не лучше.)
Отделка и рукава кафтанов
Кафтан был необходимой частью одежды бедного человека и богача и в зависимости от предполагаемого употребления мог делаться из роскошных материй, на драгоценных мехах или из простой сермяги, на овчине. В зажиточном хозяйстве было по многу кафтанов. Так, среди имущества князя Ю. А. Оболенского в середине XVI в. названы пять кафтанов: «Кафтан на пупках собольих, кушаки цветные с золотом, пуговиц 9, кафтан желт на бельих черевях... кафтан камка... косой ворот, подложен тафтою, кафтан турской 10 пуговиц серебреных... кафтан косой ворот...» (АФЗИХ, II, с. 207-211). В 1680 г. из дома помещика А. Аристова (с. Ширяево Муромского у.) было среди прочего имущества похищено восемь кафтанов: «Кавтан киндяшной, пуговицы серебряный вольяшные (очевидно, самого барина. – М. Р.), да два кавтанца дорогильных детиных, пуговицы серебряный... четыре кафтана овчинных» (возможно, дворовых людей) (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272). В конце XVIII в. в описи одного богатого приданого (г. Ростов) перечислены десять кафтанов – камчатый на лисицах, турский с золотой нашивкой, атласный зеленый холодный, байберековый шелковый, остальные попроще – два новых бараньих, два суконных, два кумачовых теплых «детинных» (АЮБ, III, № 328 – V, стб. 267-269). Интересно, что и в приданое давались детские кафтаны. Они, как и в предыдущем случае, были не особенно богатыми. В крестьянских же семьях бывало по «два кафтанишка сукняных, шубка бордовая женская» (Т. Вор. УАК, V, № 8701/ 2478, с. 652).
а, б) "польський" кафтан (б - вид сзади); в, г) - терлики.
Из предметов одежды, близких по назначению к кафтану, следует назвать кабат – длинную теплую одежду с длинными рукавами. Кабат носили только дома и шили поэтому из скромных материй (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309).
a) сельский азям; б) короткий приталенный кафтан; в) чуга
В XVI в. в придворной среде появилась специальная одежда для верховой езды – чуга, похожая на кафтан, но с перехватом в талии. Эту одежду можно сопоставить с кавказской чохой – городской одеждой, распространившейся, как думают исследователи, из городов Северного Кавказа и Закавказья (Студенецкая, 1974, с. 263). Проникновение ее на территорию Московского государства объясняется, по-видимому, оживлением политических и культурных связей с Северным Кавказом, когда царь Иван IV женился на княжне Марии Темрюковне.
Не вполне ясной по функциям представляется часто упоминаемая в источниках среди предметов одежды ферязь. Чаще всего это была длинная (почти до лодыжек) свободная верхняя одежда с длинными, суживающимися к запястьям рукавами, распашная, застегивавшаяся на три – десять пуговиц или завязок, украшенная длинными нашивными петлями. Ферязь могла быть холодной (на подкладке) или теплой (на меху). Иногда накидывалась поверх кафтана, чуги или полукафтанья как плащ (бывали ферязи и без рукавов), иногда же надевалась под кафтан как зипун (Сав., с. 157; Гиляровская, 1945, с. 41). Возможно, что арабское слово фараджийя (в турецком произношении ферадже, фередже), обозначавшее у турок мужское и женское длинное платье с широкими рукавами, служило названием («ферязь») для нескольких одежд, различавшихся по покрою и функциям. В. О. Ключевский считал, что если у зажиточных людей ферязь надевалась на кафтан, то у простонародья – на рубаху. Дворянин, выходя на улицу, надевал поверх ферязи еще охабень (Ключевский, 1867, с. 72).
Верхняя уличная одежда
Верхнее платье было в рассматриваемый период одинаковым для мужчин и женщин только у простонародья. Такова была, например, сукня, или сукман, – не очень теплая широкая одежда из сукна на подкладке. Были и довольно богатые сукни из привозных материалов на шелковой подкладке (Сав., с. 139). Бытовали и вотолы, сермяги, свитки, о которых говорилось в предыдущей главе. Но вотола в XIV в., кажется, уже не считалась приличной одеждой даже для крестьян и рядовых горожан. Вероятно, поэтому митрополит Киприан запрещал, например, ходить в вотолах на исповедь и к причастию (Поппз, 1965, с. 152).
а) фартук поверх сорочки (простонародный тип); б) летник; в) шубка; г) телогрея; д) опашница
Пожалуй, наиболее характерной женской верхней одеждой был летник – свободный, не слишком долгополый (так, что видны были стопы), с широкими рукавами, которые назывались накапками и украшались дополнительными специальными нашивками – вошвами – из другого материала: «Летник камчат червчат вошвы бархат с золотом зелен» (АЮ, № 248, с. 266) (рис. 23). Вошвы, по-видимому, хранились отдельно и могли нашиваться на разные летники. Так, в завещании волоцкой княгини Юлиании (1503 г.) названы 4 летника без вошв и отдельно 12 вошв. «Вошва на одну накапку шита золотом была жемчугом да жемчюг с нее снизан, а осталося его немного» (ДДГ, № 87, с. 349-350). Драгоценная вошва была, таким образом, «ограблена», но хранилась в сундуке княгини. По мнению И. Е. Забелина, летник был по большей части накладным, но делались и распашные летники, которые назывались «опашница» (Забелин, 1869, с. 634). В самом деле, при описании летников почти никогда не упоминаются пуговицы. Летник надевали поверх сорочки и сарафана. Это была наряду с головным убором специфическая женская одежда, которую никогда не надевали мужчины. Теплый летник с такими же накапками и вошвами, но подбитый мехом назывался кортелъ, кортли или торлоп (Сав., с. 63, 148).
Рис. 23. Женщина в летнике. Москва, XVII в.
Рис. 24. Женская одежда: а – женщина в телогрее; б – в накалдной шубке; в – опашне; г – девушка в короткой шубе
Другая верхняя женская одежда называлась телогрея (рис. 24). Она также надевалась поверх сарафана и была похожа на него по покрою, но имела длинные, сужавшиеся к кисти рукава, иногда – откидные. Телогрея была распашной, со множеством пуговиц (от 14 до 24), которые обычно не все застегивались. Шили ее из шелковых материй, на шелковой же подкладке или на меху. Телогрея была распространена уже в середине XVI в. Во всяком случае, А. Курбский упрекал царя Ивана Грозного в том, что тот, вместо того чтобы отвечать по существу, смешивает важное и бытовые подробности, пишет «о постелях, о телогреях» (Переписка, с. 115). Телогрея бывала очень нарядной: «Телогрея куфтяная камчатная цветная, ал шолк да жолт, круживо кованое золотое, пуговицы серебряны позолочены», – читаем в описи приданого, перечисляющей и еще три столь же роскошные телогреи червчатого и алого (т. е. различных оттенков красного) цвета (АШ, № 103, с. 185-188). Но в целом телогрея встречается в документах XVII в. не часто, реже, чем другие-предметы женской одежды.
а) схема крою душегреи; б) душегрея (вид сзади); в) душегрея (вид спереди)
Излюбленной уличной одеждой, носимой мужчинами и женщинами, весной и осенью (как мы бы сейчас сказали – демисезонной), была однорядка (рис. 25). Однорядки шили из сукна или иных шерстяных тканей «в один ряд» (т. е., по-видимому, без подкладки), что, как думают, и обусловило само название. Это была распашная, длинная, широкая одежда с длинными откидными рукавами и прорехами для рук у пройм. Полы ее делались спереди короче, чем сзади. «Однорятка женская сукно кармазин малиновый цвет, у ней 12 пуговиц серебряные большие на сканое дело, да однорядка женская вишневая», – сказано в описи имущества посадского человека 1672 г. Встречаем в описях и упоминание отрезов: «сукно на однорядку синее». «Однорядка лазоревая брюкишна» упомянута в завещании начала XVI в. (АЮ, № 415, с. 445).
Рис. 25. Однорядки XVII в. (по Мейербергу): а – священник в однорядке; б – дворянин в однорядке
Летом зажиточные мужчины и женщины носили внакидку, «на опаш», легкие шелковые опашни свободного покроя, с длинными, суживающимися к запястью рукавами, на шелковой же или бумажной подкладке. Полы опашня, как и у однорядки, были длиннее сзади; надевая его в рукава, все же не подпоясывались (Сав., с. 93). Такой опашень найден при строительстве Московского метрополитена в трещине стены Китай-города (Киселев, 1936, с. 158; Рабинович, 1964, с. 281).
Рис. 26. Всадники в охабнях, псари в рубашках. Миниатюра XVI в.
Специфически мужской одеждой был охабень (охобенъ, охобенек) – близкий по покрою к однорядке, но с большим отложным воротником, спускавшимся ниже лопаток. (Сав., с. 95) (рис. 26). Он имел также длинные (вровень с подолом, достигавшим щиколоток) откидные рукава и прорези для рук. Опашень украшали крупные пуговицы. «Опашен бархат зелен з золотом 11 пуговиц грушчатых... опашен зуфь светлозеленая амбурская 9 серебряных грановитых пуговиц...» – читаем в завещании князя Ю. А. Оболенского, составленном в середине XVI в. (АФЗИХ, И, № 207, с. 207-214).
Сарафанец – длинная, довольно узкая распашная мужская одежда, давшая, как уже сказано, название и женскому сарафану, видимо, не была распространена очень широко. Упомянутая впервые в конце XIV в., она держалась до середины XVII в. только среди знати. У князя Оболенского был желтый шелковый сарафанец, застегивавшийся на 23 золотые и серебряные пуговицы.
Армяк (иранск. урмак), который простые люди шили из толстого домотканого сукна – армячины, был свободной халатообразной верхней уличной одеждой. Но знатные люди носили армяки только дома (Сав., с. 5) и шили из более дорогих тонких тканей. У князя Оболенского были «армяк мухояр лазорев» и «армяк тонкое полотенце».
Напротив, чрезвычайно парадной верхней одеждой московской знати в XVI-XVII вв. была ферезея – длинная, прямая, несколько расклешенная книзу, широкая, с откидными рукавами. Шили ее из дорогих сукон, украшали вышивкой и даже камнями, подбивали иногда дорогим мехом (например, соболями), надевали поверх ферязи или кафтана. Ферезея, как думают некоторые исследователи (Гиляровская, 1945, с. 72-74; Левинсон-Нечаева, 1954, с. 312-315), была в XVII в. даже чем-то вроде должностной парадной одежды стольников царского двора. Во всяком случае, русский посол во Франции стольник П. И. Потемкин изображен на портрете именно в ферезее.
Однорядка, ферязь, опашень, охабень, ферезея
Епанча, о которой мы говорили выше как о разновидности кафтана (япончица, ермулук, тур. япондже), могла представлять собой и безрукавный плащ типа бурки. Епанча теплая на меху называлась также ментеня (Сав., с. 76, 183-184) «ментеня камка на черевах лисьих... на пупках собольих») (АФЗИХ, II, № 407, с. 207).
Нам остается сказать немного о безрукавных плащах, которые в рассматриваемый период постепенно отступали в комплексе русской одежды на задний план. На смену длинному корзну, у знати, как уже сказано, пришел более широкий и короткий плащ – приволока. Его шили из дорогих золотных материй. Царскую приволоку Дмитрия Донского упоминает автор сказания о Мамаевом побоище (ПКБ, с. 66). Приволоки из камки и бархата «с горностаем» упомянуты в завещаниях князей Ростовского и Оболенского середины XVI в. (АЮ, № 420, с. 451-454, АФЗИХ, II,. № 207, с. 207-214). Возможно, эти приволоки также были частью воинского снаряжения. Вместе с тем богато украшенная обшивкой и даже вошвами приволока была и женской одеждой (Сав., с. 110-111). Безрукавными плащами были и упомянутые в XIV в. вотола, коцъ, мятлъ, наконец, епанча, о которой мы только что говорили. Несколько большее распространение безрукавные плащи получили позже, в связи с западноевропейской модой.
Зимняя верхняя одежда
Теплой зимней верхней одеждой мужчин и женщин были разного рода шубы (сам термин восточного происхождения – «джубба»). Разнясь весьма значительно по покрою и материалу, шубы имели, по сути дела, одну непременную общую черту – они были меховыми. Бедные люди – крестьяне и горожане – носили, как и в древности, шубы преимущественно из овчины – шкур овец, гораздо реже – из козьего меха. В течение всего рассматриваемого периода в простонародной среде бытовали кожухи, т. е. нагольные, не покрытые материей шубы. Но в городской среде и в особенности у зажиточных горожан и феодалов шубы делались из тщательно подобранных, иногда драгоценных мехов, крылись красивой материей, украшались вышивкой, кружевом и т. п. Даже кожух, если он принадлежал князю, мог быть расшит каменьями и бляхами. У Ивана Калиты, например, было четыре кожуха, шитых жемчугом, в том числе один малиновый (червленый) и два – украшенные, кроме жемчуга, еще металлическими бляхами – аламами (ДДГ, № 1, с. 8; Базилевич, 1926, с. 28-30). Но нужно сказать, что само понятие кожуха как нагольной шубы в ту пору, вероятно, начало уже утрачиваться; кожухом называли иногда и шубу, крытую материей. Один из кожухов Калиты был крыт желтой обьярью, а спустя полтораста лет верейский князь Михаил Андреевич завещал своему зятю, князю Дорогобужскому, «кожух крыт камкой, подбит соболем» (ДДГ, № 80, с. 312;. Базилевич, 1926, с. 28-30). С другой стороны, шубой называли иногда и нагольную одежду, собственно кожух, например, при описи крестьянского имущества – «шуба нагольная бараня» (Т. Вор. УАК, V, № 8162/ 1936, с. 522).
Шубы, как и кафтаны (как мы видели, бытовал и термин «кафтан шубный»), бывали разных фасонов в зависимости от моды, в частности, уже в XV в. известна русская шуба, а позднее – шуба турская – термины, аналогичные названиям фасонов кафтана. Богатые люди имели по многу шуб. В середине XVI в. в гардеробе князя Оболенского было шесть шуб: «шуба на соболях бархатная, шуба на соболях камка 11 пуговиц серебряных резных грановитых, шуба пупки собольи наголо, шуба кунья наголо... две шубы горностайны» (АФЗИХ, II, № 207, с. 210). В 1668 г. в г. Шуе В. И. Бастанов давал в приданое за дочерью пять шуб: «Шуба атлас золотный с круживом... на горностаях, шуба куфтерная желтая камчатая на соболях, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены; шуба атласная цветная на куницах, круживо цепковое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба куфтерная алая камчатная на горностаях, круживо кованое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба тафта цветная на хребтах на бельих, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены» (АШ, № 103, с. 185-188). Это перечисление богатых шуб стало в XVII в. мишенью демократической сатиры: в «Росписи о приданом» упоминаются «шуба соболья, а другая – сомовья» (РДС, с. 125) (т. е. «на рыбьем меху», как любили острить и позднее). Шуба попроще, на овчине или на заячьем меху, крылась крашениной и называлась кошуля. Кошулю носили мужчины и женщины (Сав., с. 65).
а) простая шуба; б) парадная шуба; в) крестьянская сермяга; г) костюм царицы
Шубы, как и кафтаны (как мы видели, бытовал и термин «кафтан шубный»), бывали разных фасонов в зависимости от моды, в частности, уже в XV в. известна русская шуба, а позднее – шуба турская – термины, аналогичные названиям фасонов кафтана. Богатые люди имели по многу шуб. В середине XVI в. в гардеробе князя Оболенского было шесть шуб: «шуба на соболях бархатная, шуба на соболях камка 11 пуговиц серебряных резных грановитых, шуба пупки собольи наголо, шуба кунья наголо... две шубы горностайны» (АФЗИХ, II, № 207, с. 210). В 1668 г. в г. Шуе В. И. Бастанов давал в приданое за дочерью пять шуб: «Шуба атлас золотный с круживом... на горностаях, шуба куфтерная желтая камчатая на соболях, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены; шуба атласная цветная на куницах, круживо цепковое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба куфтерная алая камчатная на горностаях, круживо кованое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба тафта цветная на хребтах на бельих, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены» (АШ, № 103, с. 185-188). Это перечисление богатых шуб стало в XVII в. мишенью демократической сатиры: в «Росписи о приданом» упоминаются «шуба соболья, а другая – сомовья» (РДС, с. 125) (т. е. «на рыбьем меху», как любили острить и позднее). Шуба попроще, на овчине или на заячьем меху, крылась крашениной и называлась кошуля. Кошулю носили мужчины и женщины (Сав., с. 65).
Русская шуба, шубы турецкие, шуба польская
О покрое шуб у нас сведений мало. Можно лишь сказать, что шуба делалась обычно распашной, рукава широкие суживались к кисти; бывали и откидные рукава (у турской шубы они сочетались с обычными) (Гиляровская, 1945, с. 75). Длина шубы менялась в зависимости от фасона – шуба могла быть лишь немного ниже колен и почти до пят. Воротник был меховой, различных фасонов (например, у русской шубы – отложной). Это была в общем свободная одежда, но шуба турская кроилась как халат, а русская – больше в талию. Украшения – те же, что и у другого верхнего платья: петлицы, пуговицы, кованое кружево, меховая опушка. Как мы увидим ниже, шуба была, пожалуй, самым парадным одеянием русских феодалов и зажиточных горожан. У богатых людей были специальные шубы разного назначения (например, столовая, санная или ездовая и пр.).
Бедный же человек довольствовался одной, совсем не роскошной шубой. Такую простую шубу носил, например, митрополит Филипп в период своей ссылки (1566-1569 гг.) (рис. 27). Она сохранилась как реликвия в патриаршей ризнице (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-310, рис. 1).
Рис. 27. Шуба митрополита Филиппа. XVI в. (Гос. музей Московского Кремля)
Шуба – длинная, прямая, с небольшими расширяющими клиньями внизу. Рукава, очень широкие сверху, к кисти суживаются; пуговицы (их всего 30) пришиты на правой поле, петли – на левой (следовательно, в XVI в. застежка была уже не только на левую сторону, но и «мужская» – на правую). Материалом для шубы служило домотканое черно-коричневое грубое сукно, покрывавшее обыкновенную коричневую овчину. Из овчины был и маленький отложной воротник. Но по покрою шуба была такой же, какие носили и феодалы. В частности, великий князь Василий Иванович, отец Ивана Грозного, изображен на портрете в шубе того же покроя.
Головные уборы
Головные уборы русских в XIII-XVII вв. были весьма разнообразны. Их состав и конструкция отражали как древние традиции, так и различные влияния. Наиболее традиционным был, пожалуй, женский головной убор. Его состав и конструкция были продиктованы тем, что (как уже сказано в предыдущей главе) издавна считалось, что замужняя женщина никому не должна показывать свои волосы, а если она будет «светить волосом», то от этого может произойти даже какой-либо вред для окружающих. «Спаси меня от колдуна и от девки гладковолосой и от бабы простоволосой», – гласил старый заговор (АГО, р. II, оп. 1, № 65, л. 8 об). Но девушкам, независимо от того, были ли их волосы кудрявыми или гладкими, полагалось дома, а в летнюю пору и на улице ходить с открытой головой (см. рис. 20, б) (точнее – с непокрытым теменем). «Девушки ходят с открытой головой, нося только укрепленную на лбу богатую повязку; волосы девушек спадают до плеч и с гордым изяществом заплетены в косы», – писал иностранец в 1698 г. (Корб, 1906, с. 243). В XVI-XVII вв. девушки нередко и завивали волосы (возможно, чтобы не быть «гладковолосыми»), носили их распущенными или заплетали в косу(причем старались заплетать возможно слабее, чтобы коса казалась толще) и перевивали пряди нитками (Забелин, 1869, с. 577). Девичью косу украшал косник или накосник – вплетенная в нее золотная нить или чаще – треугольная привеска, обычно на жесткой основе, богато расшитая нитками и жемчугом, окаймленная кружевом или металлическими пластинками. Вокруг головы (заплетала ли девушка косу или носила волосы распущенными) была перевязка – шелковая лента, а у богатых – и из золотых нитей. Украшенная на лбу шитьем (иногда – жемчугом), она называлась также челом или челкой; если орнамент шел по всей окружности – венком или венцом. Венец с зубцами по верхнему краю (городками) назывался коруной (Забелин, 1869, с. 577-580; Гиляровская, 1945, с. 105). Мы видим, что девичий головной убор сохранил очень много общего с древним, о котором говорилось в предыдущей главе.
Женский головной убор отражен в источниках довольно подробно. Основные части его перечислены в свадебном чине, рекомендованном в XVI в. Домостроем. При приготовлениях к свадьбе предписывалось на блюдо возле «места» молодых в доме невесты «положити кика да положи-ти под кикой подзатыльник, да подубрусник, да волосник, да покрывало» (ДЗ, ст. 67, с. 166-167, 175-176).
Подубрусник или повойник представлял собой легкую мягкую шапочку из цветной материи; под него и убирались заплетенные в две косы волосы женщины. Сзади повязывался для той же цели одинаковой с повойником расцветки платок – подзатыльник. Поверх всего надевали убрус – полотенчатый, богато вышитый головной убор, закалывавшийся специальными булавками (другое его название – шлык), или волосник – сетку с околышем из золотных или вышитых золотом материй. Археологические находки волосников (в погребениях знатных женщин) датированы XVI и XVII вв. в Москве на ул. Фрунзе (на территории бывшего Знаменского монастыря) под надгробной плитой 1603 г. найден волосник, на околыше которого вышиты изображения единорогов (Григорьев, 1954, с. 328-329) – символ смерти. Возможно, этот волосник был заготовлен хозяйкой специально, как смертная одежда. По мнению И. Е. Забелина, волосник надевали иногда вместе с убрусом – под убрус или поверх него (Забелин, 1869, с. 600).
Наконец, главной частью головного убора была (очевидно, в тех случаях, когда поверх волосника не надевался убрус или шлык) кика или кичка – символ замужества. Кика имела мягкую тулью, окруженную жестким, расширяющимся кверху подзором. Она была крыта яркой шелковой тканью, спереди имела расшитое жемчугом чело, у ушей – рясы, сзади – задок из куска бархата или собольей шкурки, закрывавший затылок и шею с боков. Поверх кики надевался иногда еще платок, так что оставалось видно чело (Гиляровская, 1945, с. 103).
а) причёска с косой; б) причёска с двумя косами и распущенными прядями по бокам; в) венец с поднизью и ряснами; г) повойник; д) "сорока" поверх рогатой кички; е) островерхий кокошник с поднизью, ряснами и фатой; в) гребеневидний кокошник; ж) убрус поверх лопатовидной кички; г) убрус поверх повойника
Кроме кики, источники XVII в. называют еще сороку и (чаще) кокошник (рис. 28), но исследований конструкции этих уборов нет. Сам же характер упоминаний не позволяет судить об этом. Исследователи отмечают связь упоминаемых в XVI-XVII вв. кики, сороки и кокошника с женскими головными уборами, бытовавшими у крестьян и даже у горожан еще в середине XIX в. «В некоторых захолустьях, – писал П. Савваитов, – еще и в настоящее время можно видеть не только у крестьянок, но даже у горожанок головной убор, похожий на бурак или кузовок, иногда с рогами, сделанными из лубка или подклеенного холста, обтянутый позументом или тканью яркого цвета и украшенный разными вышивками и бисером, а у богатых баб – даже жемчугом и дорогими камнями» (Сав., с 56). Но разницы между кикой, сорокой и кокошником Савваитов не видел. В. И. Даль в середине XIX в. писал о сороке: «Это некрасивый, но самый богатый убор, уже выходящий из обычая; но мне самому еще случалось видеть сороку в десять тысяч рублей» (Даль, IV, с. 281). Богато вышитую свадебную сороку – золотоломку, которую молодуха носила по праздникам из в первые два – три года после свадьбы и в XIX – начале XX в., отмечает Г. С. Маслова (Маслова, 1978, с. 16).
Рис. 28. Купчиха в сарафане и кокошнике. XVIII в.
Головные уборы и их части перечислены обычно в составе приданого. В 1668 г. в г. Шуе описано три волосника: «Волосник с ошивкою, ошивка низана зерны (жемчугом. – М. Р.) половинчатыми с каменьи и с изумруды и с яхонты и с зерны; волосник золотный с ошвкой, ошивка шита битным золотом обнизаная; волосник золотный, ошивка шитая волоченым золотом с зерны; ошивка цепковая двойная» (АШ, № 103, с. 188). В том же городе в 1684 г., по-видимому, в семье феодала было дано в приданое три кокошника: «кокошник низан по червчатому атласу; кокошник шитой золотом по тафте; кокошник тафтяной с галуном серебряным» (АШ, № 163, с. 298). В 1646 г. в составе имущества посадского человека – шуянина было, между прочим, «8 сорок шиты золотом... кичка дорогильна зелена, очелье шито золотом» (АШ, № 61, с. 110-112). В 1690 г. в одном московском завещании упомянут «кокошник низаной с яхонты с изумрудом» (АЮБ, I, № 86-III, с. 563). В 1694 г. в г. Муроме среди приданого девушки из рода Суворовых – «кокошник низаной, 5 кокошников шитых с галунами, 5 подбрусников атласных и камчатых, ошивка низаная, ошивка цепковая» (АЮБ, III, № 334-VI, с. 294-295). В 1695 г.. А. М. Квашнин давал за дочерью 11 кокошников – 3 парадных и 8 попроще. Кокошник получила в приданое и дочь А. Тверьковой из г. Кашина (АЮБ, III, № 336-V, с. 312). В 1696 г. гость И. Ф. Нестеров дал за дочерью «кокошник жемчюжен с каменьем» (АЮБ, III, № 336-VI, с 313). Различия здесь, скорее, социальные, чем территориальные: сорока и кика – у посадских людей, кокошник – у феодалов и высшего слоя купцов. Если вспомнить, что в середине XVII в. Мейерберг изобразил московскую крестьянку в кичкообразном (расширяющемся кверху) головном уборе (Мейерберг, 1903, л. 86), то можно предположить, что в центральных русских землях – бывших Московском и Владимирском княжествах – по крайней мере в XVII в. был женский кичкообразный головной, убор. Кокошники же были принадлежностью туалета знатных и богатых женщин повсеместно. В предыдущей главе мы говорили, что в северных русских землях какие-то уборы на жесткой основе существовали и до XIII в. Но кика и сопровождавшие ее части головного убора, о которых говорилось выше, вероятно, имели большее распространение и поэтому еще в XVI в. вошли в такое общерусское руководство к устройству семейной жизни, каким был Домострой.
Итак, традиционный, очень сложный по составу головной убор, который не снимали и дома, был характерен для всего рассматриваемого нами периода и удержался у некоторых социальных слоев также значительно-позднее, еще почти на два столетия. Выходя на улицу, женщина надевала, поверх этого убора платок или (у зажиточных слоев населения) шапку или шляпу. Источники знают, помимо общего названия шапка и шляпа, также специальные термины, обозначавшие женские уличные головные уборы различных фасонов: каптур, треух, столбунец и даже чепец. Женские шляпы были круглыми, с небольшими полями, богато украшались шнурами из жемчужных и золотных нитей, иногда – драгоценными камнями. Шапки были меховыми, по большей части – с матерчатым верхом.
а, в) меховые накладные воротники-ожерелья; б) вышитое ожерелье; г) круглый крестьянский воротник; д) шапка с меховым околышем; е, в) шапки, убрусы; ж) меховой каптур
Шапка столбунец была высокой и напоминала мужскую горлатную шапку, но суживалась кверху и имела дополнительную меховую опушку на затылке. Каптур был круглым, с лопастями, закрывавшими затылок и щеки, треух напоминал современные ушанки и имел верх из дорогих тканей (Забелин, 1869, с. 577-603; Сав., с. 149-150; Гиляровская, 1945, с. 105). Иногда платок – фата – повязывался поверх меховой шапки, так что угол его свешивался на спину. «Шапка польская с куницей, верх камчатной, треух куней верх изобравной»; «шапка женская шитая битым золотым с круживом низанным... шапка горлатная лисья» (всего перечислено пять шапок); «каптур соболей наголной»; «чепец косой камчатной красной, круживо золотое с серебром» (всего перечислено три чепца) (Пенза, 1701 г.: АЮБ, III, № 334-IX, стб. 300; Шуя, 1668 г.: АШ, № 103, с. 186-187; 1576 г., АЮ, № 248, с. 266; конец XVII в., АЮБ, III, № 328-IV, стб. 267). Таковы упоминания женских головных уборов в источниках XVI-XVII вв.
Мужские головные уборы также претерпели в XIII-XVII вв. существенные изменения. Изменилась и сама прическа. В XIII в. в моде были распущенные волосы, подстриженные чуть выше плеч. В XIV-XV вв. на севере Руси, по крайней мере в Новгородской земле, мужчины носили длинные волосы, заплетая их в косы (Арциховский, б. г., с. 29). В XV- XVII вв. волосы подстригали «в кружок», «в скобку» или стригли очень коротко (Гиляровская, 1945, с. 82-83). Последнее, видимо, было связано с ношением дома небольшой, закрывавшей только макушку круглой шапочки вроде восточной тюбетейки – тафъи или скуфьи. Привычка к такой шапочке уже в XVI в. была так сильна, что Иван Грозный, например, отказывался снимать тафью даже в церкви, несмотря на требования самого митрополита Филиппа (Костомаров, 1860, с. 71). Тафья или скуфья могли быть простыми темными (у монахов) или богато расшитыми шелками и жемчугом.
а), б) причёски «под скобку» (б — простонародний тип); в, г) причёски бояр; д) ермолка-тафья; е) крестьянский колпак; е, ж) островерхие колпаки; з) крестьянская плоская шапочка; и) колпак с отворотами; і) мурмолка; ї) шапка-"столбунец";
й) горлатная шапка.
й) горлатная шапка.
Пожалуй, наиболее распространенной формой собственно шапки был колпак или калпак – высокий, кверху суживавшийся (иногда так, что верх заламывался и отвисал). Внизу у колпака были узкие отвороты с одной-двумя прорехами, к которым прикреплялись украшения – пуговицы, запоны, меховая оторочка. Колпаки были распространены чрезвычайно широко. Они были вязаные и шитые из разных материй (от бели и бумаги до дорогих шерстяных тканей) – спальные, комнатные, уличные и парадные. В завещании начала XVI в. раскрывается любопытная история о том, как рузский князь Иван взял у своей матери – волоцкой княгини – «во временное пользование» разные фамильные драгоценности – в том числе серьги из сестриного приданого – и пришил себе на колпак, да так и не отдал (ДДГ, № 87, с. 349-350). Должно быть, этот колпак был очень нарядным головным убором щеголя. Столетием позже среди имущества Бориса Годунова упомянут «колпак саженой; на нем 8 запон да на прорехе 5 пуговиц» (Сав., с. 55). Мы уже говорили в предыдущей главе, что колпак или, как его тогда называли, клобук был распространен на Руси и в древности. Разновидностью колпака был в XVII в. науруз (само слово иранского происхождения), имевший, в отличие от колпака, небольшие поля и также украшенный пуговицами и кистями (Сав., с. 84). Поля науруза были иногда загнуты вверх, образуя острые уголки, которые любили изображать миниатюристы XVI в. Г. Г. Громов считает, что при этом татарский колпак имел также заостренный верх, тогда как русский головной убор был сверху закруглен (Громов, 1977, с. 206-208).
Мужские шляпы имели круглые поля («полки») и были иногда валяными, как позднейшие крестьянские шляпы. Такая шляпа со скругленной тульей и небольшими, загнутыми кверху полями, принадлежавшая, по-видимому, рядовому горожанину, найдена недавно в г. Орешке в слое XIV в. (Кирпичников, 1969, с. 24).
Среди зажиточных слоев населения в XVII в. были распространены мурмолки – высокие шапки с плоской, суживающейся кверху, наподобие усеченного конуса, тульей и с меховыми отворотами в виде лопастей, пристегивавшихся к тулье двумя пуговицами. Мурмолки шили из шелка, бархата, парчи и украшали дополнительно металлическими аграфами (Сав., с. 80).
Теплыми головными уборами мужчин были меховые шапки. Источники называют треух или малахай – шапку-ушанку, такую же, как и у женщин. Наиболее парадной была горлатная шапка, которая делалась из горловины меха редких зверей. Она была высокая, расширяющаяся кверху, с плоской тульей. Наряду с горлатными шапками упоминаются также черевъи, т. е. сделанные из меха, снятого с живота зверя.
Подобно тому как принято было надевать при парадных выходах одну одежду поверх другой (например, зипун – кафтан – однорядку или шубу), надевали и по нескольку шапок: тафью, на нее колпак, а поверх него еще горлатную шапку (Костомаров, 1860, с. 72).
Особые головные уборы (разного рода клобуки) были у духовых лиц различных рангов.
Важной регалией властителей оставалась княжеская шапка. Характерно, что появившаяся у московских великих князей в XIV в. «золотая шапка», позднее (в начале XVI в.) названная «шапкой Мономаха», была переделана с таким расчетом, чтобы походила на старинную княжескую шапку. Золотую тюбетейку бухарской работы снабдили традиционной русской собольей опушкой (Арциховский, б. г., с. 293; Рабинович, 1957, с. 48-49). Наверху поместили крест, хотя в древности княжеские шапки крестом не увенчивались. Так была создана традиционная форма венца московских царей: все последующие царские венцы XVI и XVII вв. подражали по своей форме «шапке Мономаха».
Пояса и украшения
Важную роль в русской одежде играли разного рода опояски – от простого плетеного пояса крестьянина и рядового горожанина до драгоценного золотого пояса с каменьями – регалии князя-военачальника, пояса, из-за которого однажды даже разгорелась феодальная война. Рассматривая предметы верхней и домашней одежды, мы говорили, какие из них подпоясывались. Но люди выходили на улицу, надевая один на другой несколько таких предметов, и как на мужчине, так и на женщине при этом могло оказаться несколько опоясок.
Простейшими были пояса тканые, плетеные и витые, какие сохранились в крестьянском быту и в XIX в. (Русские, карта 61). Один узорный шерстяной тканый пояс найден при раскопках в Москве, в слое XVI в. (Рабинович, 1964, с. 281; Громов, 1977, с. 214). Таким поясом, а также витым шнуром подпоясывали мужскую и женскую рубахи, сарафан. На новгородской иконе XIV в. дети изображены в рубахах, подпоясанных поясами-шнурами с кистями на концах.
Место, где полагалось быть поясу, уточнялось модой. В XVII в., например, модно было подпоясываться ниже талии, чтобы больше казался живот – так считалось «солиднее» (Олеарий, с. 172-173). Некоторые исследователи предполагают, что и в ту пору молодежь все же старалась выглядеть стройней и подпоясывалась по талии (Гиляровская, 1945, с. 81). Верхнюю одежду подпоясывали ременным поясом (находки пряжек нередки) или матерчатым кушаком. Кушаки, надеваемые поверх кафтана, бывали из тканей ярких цветов – кумачные, бумажные, а у богатых – из дорогих привозных материй, с особо украшенными концами, которые свисали книзу. Среди царского платья в музеях Московского Кремля сохранился дорогой, вытканный золотом и серебром кушак из числа 12 кушаков, подаренных в 1621 г. царю Михаилу Федоровичу персидским шахом Аббасом (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 345-346). У князя Ю. А. Оболенского были даже «кушаки бумажные пушены горностаем» (АФЗИХ, II, № 207, с. 211).
Высшие военачальники, крупные феодалы, князья носили и драгоценные золотые пояса. Недаром иноземцы называли членов новгородского Совета господ «золотыми поясами» (Никитский, 1869, с. 300). В духовных грамотах – завещаниях московских великих князей и царей – не раз названы эти фамильные драгоценности. У Ивана Калиты было девять драгоценных поясов, у Ивана Красного – четыре, у Дмитрия Донского – восемь (Базилевич, 1926, с. 8-12). Сыновья великих князей получали в наследство не только удел, но и драгоценности, среди которых обязательно был и золотой пояс.
К поясу, будь он ременный или золотой, привешивались, как и в предыдущий период, разные необходимые вещи, в том числе нож в ножнах и обязательно сумочки, заменявшие карман (в те времена карманов не было не только у женщин, но и у мужчин). Только к концу рассматриваемого периода – в XVI-XVII вв. – появились карманы, которые сначала пристегивались к одежде (кишенъ), а потом стали нашиваться (зепъ) (Сав., с. 56-57, 40). Такая сумочка (вернее, коробочка) из драгоценного металла называлась капторгой, кожаная сумка – калитой или мошной, впрочем, два последних названия уже очень рано приобрели общее значение кошелька; уже в XIV в. калитой был, как известно, прозван за свое скопидомство даже сам московский князь. В духовной грамоте Дмитрия Донского находим «пояс золот с калитою».
Рис. 29. Кожаная калита. Москва, XV в.
Кожаные калиты найдены при раскопках в Новгороде Великом и в Москве (Изюмова, 1959, с. 218-220; Рабинович, 1964, с. 112-115). Подобные сумочки носили мужчины и в Западной Европе, как на поясе, так и через плечо (TWW, t. I, tabb. 9, 19, 21, 25 u.a). У немцев они назывались в XIV-XV вв. Reisetaschen и комбинировались иногда с небольшим кинжалом. Эти сумочки обычно ничем не украшались, в то время как русские калиты зачастую богато орнаментировались (рис. 29).
Итак, пояс с калитой был не только необходимой частью туалета, но и украшением. То же можно сказать о воротниках и обшлагах одежды. Большинство предметов одежды, о которых мы говорили раньше, воротников не имело. Русская рубаха оставалась, как и в IX-XIII вв., «голошейкой». Но, богато вышитый воротник – ожерелье – пристегивался к рубахе, зипуну, кафтану и даже к однорядке и был важным украшением одежды. У богатых людей мужские и женские ожерелья вышивались жемчугом. «Ожерелья зожоно, а исподний ряд снизан»..., «ожерелья 3 жемчужных...» (ДДГ, № 87, с. 349; АЮБ, III, № 328-V, с. 268), – читаем нередко в грамотах. Украшением ожерелья служили и пуговицы: «ожерелье сажено жемчугом, 6 пуговиц жемчужных» (АФЗИХ, И, № 207, с. 210).
Шитое жемчугом ожерелье стоило очень дорого. Среди имущества московского гостя Григория Юдина находим ожерелье женское ценой 700 р., 2 ожерелья женских по 300 р., ожерелье мужское 400 р., 10 ожерелий мужских, стоячих и отложных с жемчугом, каменьями указаны без цены (АГР, I, № 110, с. 389). Косвенно эта опись указывает и на то, что женские ожерелья отделывались богаче, чем мужские. Ожерельем назывался также меховой стоячий воротник, пристегивавшийся к шубе. У князя Оболенского, например, было «ожерелье боброво» (АФЗИХ, II, № 207, с. 211).
Подобные ожерельям вышитые манжеты назывались зарукавьями или запястьями и были также распространены в мужской и женской одежде. Например, надевая верхнюю одежду с откидными рукавами, можно было просовывать руки в прорези у пройм и щеголять драгоценными зарукавьями, пристегнутыми к рубахе, зипуну или кафтану. «Запястье сажено жемчугом», – читаем в той же духовной XVI в. (АФЗИХ, II, № 207, с. 24).
а) головной убор царицы; б) сапог; в) туфля; г) муфта; д) рукавица; е) нарукавник
Одежда украшалась также вышивкой у ворота, плеч, бортов, петель, обшлагов и подола, нашивными бляхами – аламами. При этом широко применялись обшивка галунами и нашивка петель из серебряного и золотого шнура с жемчугом и каменьями. Края одежды обшивались также металлическим кованым, плетеным или низаным жемчугом, кружевом.
Важным украшением одежды служили, как уже сказано, пуговицы, которые у богатых были серебряными, золотыми, жемчужными и т. п. Это явление – общее для всей Европы. На русских одеждах бывали и пуговицы литовского и немецкого дела (Сав., с. 113). П. Савваитов приводит интересные данные о числе пуговиц на разных предметах одежды. К кафтану полагалось 13-19 пуговиц, к опашню – 11-30, к однорядке 15-18, к ферязи 3-10, к чуге 3-22, к шубе 8-16, к зипуну 11-16, к кожуху 11, епанче – 5, армяку – 11, терлику – до 35, телогрее 14-24 (Сав., с. 114). Впрочем, какой-нибудь щеголь мог нашить на одежду и гораздо больше пуговиц: «Кафтан суконный... 42 пуговицы канительные... петли снурок золотной» (Сав., с. 101). Вместо пуговиц иногда пришивали особые костыльки – кляпыши, тоже красивые и дорогие.
Что же касается собственно украшений, к одежде непосредственно не прикреплявшихся, то в XIII-XVIII вв. произошли существенные изменения. Древний красочный племенной убор с характерными для него височными кольцами отмер, и простые женщины – крестьянки и горожанки – стали носить гораздо меньше украшений. Следы этой древней моды можно увидеть в вышивке головных уборов и украшениях неметаллических – «пушках», «кудрях». Но богатые женщины имели множество драгоценностей. Описи имущества, приданого, свадебные договоры, завещания пестрят упоминаниями перстней, обручей (браслетов), монист, серег. Кое-что из этого богатства сохранилось в наших музеях.
Серьги вдевались в мочки ушей и представляли собой золотое или серебряное кольцо или крючок с привесками из металлических бус или чаще из драгоценных камней. По числу привесок серьги назывались одинцы, двойни, тройни (Сав., с. 126; Базилевич, 1926, с. 6-8). Одну серьгу носили и мужчины. Этот древний обычай, прослеживающийся, как мы видели, еще с X в., существовал и в рассматриваемый нами период. Московский великий князь Иван Иванович в 1356 г. завещал своим малолетним детям – Дмитрию и Ивану – по серьге с жемчугом.
На шее женщины носили монисто – ожерелье в нашем современном смысле слова. Иногда и гривну. Мужских гривен в XIII-XVI вв. не упомянуто. Монисто состояло из бус, более или менее дорогих, в зависимости от состояния. На кистях рук носили обручи, на пальцах – перстни. Богатая женщина носила на каждой руке по нескольку обручей и перстней. Мужской золотой перстень назывался жиковина или напалок. Рясы – пряди жемчужных зерен – украшали женский головной убор, заноски – золотые цепочки для крестов и просто золотые цепки носили на шее (Базилевич, 1926, с. 28-29).
Вот примерный набор драгоценных украшений богатой русской женщины конца XV в.: «двои серги одни яхонты, а другие лалы... трои серги, двои яхонты, а третьи лалы... монисто большое золото да три обруча золоты... монисто на гайтане... два обруча золоты... да три обруча золоты... перстни золотые 17» (ДДГ, № 87, с. 349-350). «Серги жемчужные двойчатки – перстней восемь золоченых... две цепочки серебряны» были даны в конце XVII в. в богатом приданом в г. Ростове (АЮБ, III, № 328 – V, с. 267-269). «Круживо жемчужное на шапку цена рубль... золотник жемчуга с четвертью цена 20 алтын... кошельки (серьги, сплетенные из жемчуга. – М. Р.) цена 2 р... серги серебряные под золотом с цепью серебряною да два креста цена 8 гривен» – все это было дано в приданое дворянской девушке из Ровдогорья на Северной Двине в 1647 г. Здесь интересно обилие жемчуга и относительно низкая его цена, что характерно для русского Севера (АГО, p. I, oп. 1, № 3, л. 21-21 об.). А в брачной записи рядовой крестьянки в XVI в. упомянуты единственные серебряные серьги.
Обувь
Наиболее распространенной мужской и женской обувью в XIII-XVII вв. оставались лапти. Их носили почти все крестьяне и изредка горожане. Развилось и производство лаптей на продажу.
Другим распространенным среди простонародья видом обуви были поршни примерно той же конфигурации, какую мы описали в предыдущей главе. Находки кожаных поршней и их частей встречаются при раскопках в городах, однако реже, чем находки другой кожаной обуви. Разновидностью поршней считают моршни или уледи, делавшиеся из бычьей сыромятной кожи и сочетавшие как будто бы кожаный низ с войлочным верхом (Сав., с. 155). Часть кожаной обуви, подложенной (кроме войлочной стельки) войлоком так, чтобы стопа была прикрыта и сверху, найдена однажды при раскопках в Москве, в Зарядье, в слое XVI в. (Рабинович, 1964, с. 228). Может быть, это и были уледи. Известна и какая-то обувь типа поршней, называвшаяся ступни. Один иноземный купец, живший во Пскове в начале XVII в., переводил это название немецким словом Schuhe (Хорошкевич, 1967, с. 208).
В городах больше распространены были чоботы, черевики и сапоги (рис. 30). Чоботы и черевики отличались от сапог примерно так, как позднейшие ботинки: они были короткими, без голенищ в собственном смысле этого слова, спереди могли иметь разрез или собирались вокруг ноги на шнуре-вздержке.
При археологических раскопках в Новгороде, Москве, Переяславле Рязанском и других городах части чобот и черевиков – находка не частая, встречающаяся преимущественно в XIII-XV вв. (Изюмова, 1959, с. 214; Рабинович, 1964, с. 288; Шеляпина, 1973, с. 152-153; Оятева, 1974). Среди них – и богато украшенные тиснением или с ажурным орнаментом.
В последнем случае, вероятно, в дырочки продергивались цветные нити, образуя разноцветный узор. Большинство предметов сделано из черной кожи, но были и более нарядные чоботы разных цветов я материалов – сафьянные, атласные, бархатные (матерчатые – с вышивкой) (Сав. с. 165-166).
а) сапог боярина; б) башмак поверх ичига; в) рукавица; г) разогнутый нарукавник, расшитый жемчугом.
Сапоги (наиболее распространенная обувь горожан), как и прежде, имели относительно короткие голенища. «Сапоги они носят по большей части красные и притом очень короткие, так, что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками», – писал в XVI в. о московитах С. Герберштейн (Герберштейн, 1906, с. 123). Сапоги, как и башмаки, делались из различных сортов кожи. Дорогие были не только черными или красными, но и желтыми и зелеными; особым разнообразием цветов отличалась сафьянная обувь. В качестве украшения широко применялось тиснение, причем более сложный узор оттискивался на голенищах, а на передках сапог тиснение чаще имитировало естественные складки кожи, но более правильные и мелкие. Кроме того, иногда край голенища украшался цветной материей, а то и весь сапог покрывался дорогим шитьем. Так, в 1252 г. князь Данил Галицкий носил «сапоги зеленого хъза шити золотом» (ПСРЛ, I, стб. 814). В XVII в. на Северной Двине, в Ровдогорье, зажиточной невесте в приданое дали две пары сапог: «сапоги телятинные красные с шелком да другие пришвы» (АГО, I, № 3, л. 21 об).
Рис. 30. Кожаная обувь:
а – сапог. Москва, XV-XVI вв. Реконструкция;
б – часть головки сапога из раскопок в Москве. XVI-XVII вв.;
в – головка сапога. Новгород;
г – сапог. Новгород, XVII в.
Фасоны сапог и башмаков менялись согласно моде и в зависимости от наличия разных сортов кожи. Так, мы уже говорили, что более древняя обувь делалась из тонкой кожи и была поэтому мягкой, шилась выворотным способом. Подошва составлялась из нескольких слоев кожи. Мягкие сапоги – ичеготы, чедыгчи (это название тюркского происхождения) – были ив XVI-XVII вв. (Сав., с. 43). Но, начиная с XIV в., появляется и толстая, жесткая подошва. Е. И. Оятева отметила, что из 110 фрагментов обуви, найденной в слоях XIV-XVII вв. в Переяславле Рязанском, 103 принадлежали обуви жесткой конструкции и только 7 – мягкой (Оятева, 1974, с. 189-192). При этом постепенно перестали шить и симметричную обувь «на обе ноги». В случае, описанном Е. И. Оятевой, даже мягкая обувь была в большинстве асимметричной: на правую или на левую ногу, и только один экземпляр – симметричный. Подошва пришивалась к переду и для крепости подбивалась гвоздями, а на пятке – и подковой, задник прокладывался берестой. К XVI-XVII вв. стала преобладать обувь на среднем или высоком каблуке. Каблук делался из многих слоев кожи, иногда скреплявшихся металлической скобкой, и подбивался также металлической подковкой. Носки сапог и башмаков в зависимости от моды были закругленными или несколько приподнятыми кверху (острый носок подошвы при этом вшивался в специальный вырез переда).
Наряду с модной городской обувью в источнике XVII в. отмечены также «сапоги мужские крестьянские» (Т. Вор. УАК, V, № 8108/1882, с 506-507), вероятно, какие-то рабочие сапоги типа бахил. В большинстве же случаев источники не делают разницы между парадной, повседневной и рабочей мужской и женской обувью.
Кроме чобот, черевиков и сапог, С. А. Изюмова выделяет еще полусапожки – с более коротким, чем у сапог, голенищем и мягким (без берестяной прокладки) задником (Изюмова, 1959, с. 205, 213). Однако письменные источники эпохи средневековья такого термина не знают, и мы вынуждены рассматривать полусапожки как разновидность сапог.
Обувь, лыковую и кожаную, по-прежнему надевали на онучи как мужчины, так и женщины. Онучи бывали холщовые, суконные, на меху – шкарпетки. Иногда они дополнялись ноговицами и наколенниками (Сав., с. 92, 176, 181).
Все большее распространение получали чулки – вязаные и шитые из шелковых материй. Теплые чулки подкладывали мехом. Длина чулок бывала, как видно, различной (в описи имущества Ивана Грозного значились чулки «полные» и «полуполные»). Носили чулки на подвязках (Сав., с. 168). В. О. Ключевский считал, что вязаные чулки распространились только с XV в. (Ключевский, 1867, с. 190). Савваитов также отличал «чулки вязаные немецкие дело». Однако, как уже было сказано, вязаные чулки были и местного производства.
На руках носили рукавицы – рукавки и перчатки – рукавки перечатые, т. е. со всеми пальцами. Делали их кожаными, сафьяновыми, вязаными, суконными, наконец, из шелковых и золотных материй. Богатые рукавицы украшались дорогим шитьем. Они имели краги – запястья, которые и были главным полем для украшения, как и тыльная сторона кисти. «Теплые» рукавицы и перчатки были на меху, «холодные» – просто на подкладке.
Важным дополнением костюма служили богато вышитые платочки – ширинки из полотна, бязи, кисеи, миткаля, разных шелковых материй. Особую роль они играли при трапезах, гостеваньях и различных обрядах, о чем речь будет ниже.
* * *
Теперь попытаемся представить себе костюм в целом – комплекты одежды различных половозрастных и социальных групп русских в XIII- XVII вв. Письменные, вещественные и изобразительные источники характеризуют женскую, мужскую и детскую одежду русских крестьян, бедных и богатых горожан и феодалов. Освещение это, разумеется, неравномерно; о мужском костюме больше данных, чем о женском, о детском – совсем немного; о крестьянском – меньше, чем о городском, и больше всего – о костюме феодалов. Есть и некоторые сведения о военном платье.
Крестьянская одежда
Прямые или косвенные описания крестьянского костюма в письменных источниках дошли до нас не ранее, чем от XVII в. В 1649 г. в г. Шуе «за посадом» было найдено мертвое тело, по-видимому тело крестьянина. «Платье на нем кафтанишко армячное смуро худенько, а рубашенко да порты да штанишки серые, онучишки серые худые ж, на трусченко поясненко жиченое (т е. из цветной шерстяной пряжи. – М. Р.), лаптей и креста на нем нет» (АШ, № 64, с. 115-116) – это, несомненно, платье бедного крестьянина, в котором он мог приехать в город. В Воронежском у. в 1679 г. в подобном же случае на «мертвом теле мужского полу» были «шуба наголная бараня, кафтан желтой козлиной, штаны козлиный же, в лаптях, без шапки» (Т. Вор. УАК, V, № 8186/1956, с. 527). Тут, видимо, описание неполное: не упомянуты белье, пояс и онучи.
В 1628 г. В. Я. Воронцов жаловался, что по дороге из г. Шуи были ограблены его крестьяне – староста Ондрюшка Ефремов, «человек» (вероятно, дворовый) Олешка Семенов и крестьянин Потапко Дементьев. Они везли на трех подводах платье своего господина и его жены, которое было положено «для береженья» в г. Шуе у одного посадского человека. При этом похищены не только барские вещи, но и раздеты сами возницы. На старосте был «кафтан сермяжный, кафтан бараний, теплый, шапка лазорева сукно настрафильно, рукавицы барановы», на крестьянине – «кафтан сермяжный, кафтан овчинный, шапка вишнево сукно лундыш на лисице, рукавицы», у него же отнято «сукно сермяжное», возможно служившее санной полстью. Лучше был одет боярский «человек». На нем были «однорядка лазорева сукно настрафильно, кафтан киндяшный червчат на зайцах, кушак бумажный, шапка сукно вишнево лундыш на лисицах» (АШ, № 28, с. 49-51). Здесь перечислена только верхняя одежда. Но важно отметить, что меховой теплый кафтан служил в качестве зимней дорожной одежды и что крестьянские шапки были по качеству лучше остального платья; они, видимо, ценились и имели, как мы бы сейчас сказали, престижное значение. Интересно сопоставить цвет: голубая однорядка, красный кафтан и вишневая шапка у дворового, нагольные, ло всей вероятности, кафтаны старосты и крестьянина и их шапки – лазоревая и вишневая.
В 1666 г. в с. Черная Заводь Ярославского у. был ограблен зажиточный крестьянин. Вот перечень отнятого: «кафтан серый, шапка вишневая, крест серебряный, пояс шелковый» (БС, А, № 69, с. 12). Южнее, в Воронежском у., в подобном же случае у помещичьего крестьянина взяли «зипун да шубу, штаны, рубаху, портки, крест» (Т. Вор. УАК, V, № 2947/1721, с. 598) т. е. раздели донага. Ограбление, по словам челобитчика, было совершено в мае. Нужно думать, что шубу крестьянин взял в дорогу на случай холодной ночи. В г. Романове Воронежского у. в 1678 г. были ограблены пять крестьян. У них отнято пять шуб бараньих, пять рукавиц (вероятно, пять пар рукавиц), пять шапок, пять штанов – только теплое верхнее платье (Т. Вор. УАК, V, № 2947/1721, с. 396, № 8408/2182, с. 598).
Рис. 31-32. Крестьяне за работой. Миниатюры XVI в.
На изображениях крестьян можно различить довольно короткую (до колен) верхнюю одежду – зипун или кафтан, из-под которой иногда видны рукава рубахи. Зачастую крестьяне изображены и в одних рубахах, особенно за работой (пахота, сев, строительство (рис. 31-32). Рубахи относительно короткие (немного выше колен), подпоясаны; рукава узкие, у кистей застегнуты или завязаны (ЖС, л. 128, 150 об.).
Крестьянка нарисована всего один раз – в книге А. Мейерберга. На «московитской крестьянке» – кичкообразный головной убор, длинная рубаха, выглядывающая из-под поневы с бахромой (Мейерберг, 1903, л. 86). Комплекс женской одежды с поневой упомянут в 1678 г. в Воронежском у., опять-таки среди ограбленного имущества: «рубаха, лонева, покром (т. е. кромка какой-то ткани, возможно – полотенчатый головной убор. – М. Р.)» (Т. Вор. УАК, V, № 8169/1943, с. 524). Другое упоминание «женской поневы» относится к Тульскому у. (1608 г.). В памфлете на помещичий род Сухотиных говорится, что один из них, «собравшись с такими же ворами и советники своими, подняв прапоры и знамена и забив в бубны и навязав женские поневы, пошел с Тулы Колускою дорогою служить ему, вору Матюшки» (Александров, 1971 с. 120).
Интересны перечни крестьянского имущества, содержащие и различные предметы одежды. Например, в избе живущего в Воронеже крестьянина в коробе лежали «холсты посконные 4, остаток холстины аленой, платок кисейный, скатерть посконная, покром червчатая, кодман, понева, деланка, рубаха женская аленая, две рубахи женские конопные, моток пряжи суконной синей, полка браная женская, перстни серебряные женские 3, железа ножные, серпов 6, блюда деревянные 4». Если не считать конских пут, то все остальное – специфически женское имущество, среди которого и полный комплект небогатой одежды. В других перечнях крестьянского имущества находим: «шапка кунья, вершик красный доброго сукна, холстина 1000 локтей, рубашек 20» (Т. Вор. УАК, V, № 2750/1524, с. 332; № 1282/56, с. 16-17); «2 сукмана, 10 рубах» (АМГ, II, № 653, с. 404); кафтанов теплых 3, кафтанов сермяжных 3, однорядок 2, телогрей теплых 2, шапок женских 2, рубах мужских и женских 12, порток 6, новин 10 (БС, А, № 32, с. 5-6). Это – одежда крестьян ярославской помещицы.
Крестьянская одежда попадала и в брачные договоры. Так, в 1612 г. в с. Баранове Кубенской вол. вступили, вероятно, каждый во второй брак крестьяне Спасо-Прилуцкого монастыря. У жены было «сукно на однорядку синее настрафиль, да шушун студеной сукно зелено ношен, да однорядка держана, да шушун теплой ношен, да ожерелье жемчужное, а у него 6 пуговиц, да две шапки женские камчатных лазорева да красная, одна с круживом жемчюжным, да двои серьги серебряных с жем-чуги золочены, да у четырех дочерей по двоим серьгам...» У жениха «однорядка настрафиль синей, да серьги двоичны да одинцы красное каменье серебряны позолочены» (АЮ, № 395, с. 419-420). Мужские поношенные вещи у жены, серьги у мужа – вероятно, еще от первого брака. Крестьяне это были не бедные, но одежду тогда все берегли и тщательно учитывали.
В росписи приданого довольно богатой невесты из Ровдогорья на Северной Двине (1647 г.) находим: «шушун сукна красного с нарядом цена 4 рубли... крашенник с нарядом цена 20 алтын... полторы рубли денег на шапку да круживо на шапку жемчужное цена 1 рубль и другая шапка киндячная голубая цена 10 алтын... сапоги телятинные красные с шелком да другие пришвы цена обеим полтина... кошельки (т. е. серьги, сплетенные из жемчуга. – М. Р.) цена 2 рубли, серьги серебряные под золотом с цепью серебряною с двема кресты цена 8 гривен... коробью с бельем цена 5 рублей» (АГО, I, № 3, л. 21-21 об.). Мы не пропустили указаний цены вещей, чтобы показать, что здесь описано два комплекта женской одежды – парадный и простой. Первый – красный шушун, шапка с жемчужным кружевом, красные сапоги – дополнялся жемчужными серьгами и стоил почти 9 р. – в ту пору деньги немалые. Возможно, что в этом «червчатом» наряде предполагалось и венчаться. Второй – крашенинник, голубая шапка, пришвы, позолоченные серебряные серьги – стоил менее двух рублей. Должно быть, это была одежда повседневная. Отметим, что оба костюма представляют комплекс с сарафаном.
В далекой Сибири, в Турье, в 1637 г. крестьянское приданое было таково: «свитка настрафильная с нарядом, свитка летчинная, кортель косчатой, поволока крашенинная с пухом, сапоги красные, шапка девья хвостовая о трех соболях, серги да одинцы серебряны, три перстня серебряных – теремчатой да два печатных, ширинка шелком шита с нитми да перевязки, шушун крашенинный, 4 рубашки с бором да верхница, коробья, зголовье да подушки с наволочками шелком шиты, постеля оленья» (АЮБ, III, № 334, стб. 287). Специфически сибирская здесь только эта оленья постель, все остальное образует тот же комплекс одежды с шушуном-сарафаном, как и предыдущий, с русского Севера. Прямо сарафан под этим термином назван в завещании зажиточного крестьянина д. Луская Пермица Лоемской вол. в 1691 г. Прокофий Бородин завещал выдать своих дочерей и племянниц замуж и дать каждой из них в приданое «свитку доброго сукна, сарафан, кумач, шапку, сапоги, башмаки и коты»(АЮБ, I, № 86-IV, стб. 565-568). Комплект одежды, как видим, тот же, но отличается разнообразием обуви.
Приведенные материалы, к сожалению, отрывочны и не дают сплошной картины в географическом отношении. Но, кажется, можно говорить о том, что к XVII в. сложились уже два комплекса женского костюма, характерные и для более поздних времен. На сорочку и верхницу на юге надевали поневу (она прослеживается от Москвы на юг); на севере – сарафан. Верхней одеждой служили свита, кортель, шуба. У женщин чаще, чем у мужчин, отмечена кожаная обувь – сапоги, башмаки, коты. Мужской крестьянский костюм был однообразнее. На сорочку и порты надевали еще штаны и (видимо, не всегда) еще одну рубаху. Поверх этой рубахи – зипун или кафтан, а зимой – еще один кафтан (на меху) или шубу.
Обувь обычно составляли лапти с онучами, сапоги были редки. Наиболее нарядной была шапка, которую, по-видимому, обычно не делали дома, по крайней мере, не изготовляли из домотканых материй, как остальную одежду; стоила шапка, как мы видим, дорого. В берестяной грамоте второй половины XIII в. упомянута шапка ценой 13 гривен, т. е. почти в полтора фунта серебра (Арциховский, б. г., с. 292). Предметы городской моды, даже такие широко распространенные, как однорядки, встречались почти исключительно у помещичьих слуг. У нас нет сведений о покрое крестьянских кафтанов, но не исключено, что здесь мы так же, как и в случае с сарафаном, имеем дело с распространением восточного термина «кафтан» на старинную одежду, именовавшуюся когда-то свитой.
Мы видели, что источники отмечают иногда как парадную, более дорогую одежду крестьянина (в особенности – крестьянок), так и более простую, повседневную.
Одежда горожан
О городской одежде, в частности об одежде рядовых горожан в XIII-XV вв., мы можем судить в основном по изображениям. На первом месте здесь – орнамент и инициалы новгородских рукописей XIV в., где встречаются чрезвычайно реалистические изображения горожан, преимущественно без головных уборов, в довольно коротких – до колен – верхних одеждах, скроенных в талию, подпоясанных кушаками; рукава одежд в некоторых случаях короткие (может быть, засучены?), из-под них видны узкие, облегающие руку рукава рубах. Художник показал и вышивку (или пристяжные запястья?) (Стасов, 1877, табл. 69, 7, 12; табл. 65, 13, 17, 24 и др.). Все горожане обуты в сапоги разных цветов. Иногда люди изображены в рубахах, при этом обычно другого цвета, чем штаны (например, белая рубаха с желтым поясом и синие штаны, есть и темно-синяя рубаха (Арциховский, б. г., с. 228). На одном изображении – человек в овчинном тулупе. К XIV в. относится и знаменитый скульптурный автопортрет новгородского мастера-литейщика Аврама (рис. 33). Ремесленник изобразил себя в сапогах и верхней распашной одежде типа свиты, зипуна или кафтана, подпоясанной поясом (в три оборота с кистями) и достигающей колен. (Арциховский, 1948, с. 282-283). А. В. Арциховский (с. 282-283) считал, что на Авраме рубаха, а не верхняя одежда. Но борт виден ясно.
Рис. 33. Мастер Аврам. Новгород, XIV в.
Источники XVII в. содержат перечни предметов одежды. Так, в кабальной записи нижегородского посадского человека, данной в 1684 г., говорится, что по отбытии срока кабалы хозяин должен «дать в наделок мне, Алексею, и жене моей и детям нашим платья: кафтан шубной, кафтан сермяжной, шапку, рукавицы, сапоги», для жены – «телогрею, растегай (сарафан?– М. Р.) кумашный, треух, башмаки, чюлки и детям нашим по тому ж» (АЮБ, III, № 360-I, стб. 429). Обычай этот – отпуская работника, «обуть, одеть, как в людях ведется», – был, видимо, очень стойким и распространенным. Мастер-ремесленник по окончании срока ученичества должен был снабдить ученика не только необходимыми инструментами, но и одеждой. В некоторых записях оговаривается более подробно: «шуба новая, кафтан серый новый...», «шуба, кафтан сермяжной, шапка, сапоги». Иногда упоминается и нижнее платье – «рубаха, порты» (Талъман, 1948, с. 70). В других же случаях, например в одной редкой записи из Новгорода 1684 г., говорилось, что ученик получит от мастера только верхнее платье, а «рубашки и портки отцовские» (АЮ, № 205, с. 216-217). В 1823 г. шуйский иконник жаловался, что сбежавший ученик «снес» у него «кафтан шубный, зипун сермяжный, шапку синюю сукно настрафилно с пухом, сапоги, штаны сермяжные» (АШ, № 22, с. 40-41), т. е. весь комплект верхней одежды. Поручная грамота о явке в суд г. Углича в 1675 г. перечисляет все те же вещи: шапку с пухом, кафтан сермяжный, кафтан шубный, рукавицы, опояску (АЮ, № 307-IV, с. 40-41). И хотя в данном случае не сказано, что вещи эти (ценой три рубля с полтиной) принадлежат кабальному холопу или ремесленному ученику, все же ясно, что это комплект верхней одежды рядового горожанина. Примерно в то же время в г. Воронеже в домах посадских людей среди описаного в коробах имущества встречаем: «рубахи мужские 2, портки 1, рубахи женские посконные 2... кодман... тулуп бараний... шапка мужская с соболем... 6 сарафанов (3 красных, желтый, вишневый, и лазоревый), рубаха женская аленая... две золотных сороки (из них 1 новая), серьги, монисто с крестами, 5 серебряных крестов, 4 женских перстня, серебряная цепь, плат кисейный, 2 аленых платка, шитая шелком ширинка... 4 шитых шелком ширинки, 2 аленых белых шапочных платка и 6 заготовок сапог» («сапоги говяжьи скроеные, нешитые») (Т. Вор. УАК, V, № 2750/1524, с. 331-333), а также в каждом доме – материю (холст, крашенину и пр.) в кусках, мотки пряжи – посконной, суконной, шелковой и др. В хозяйстве горожанина было все для тканья, шитья и вышивания одежды и даже заготовки для сапог.
Рис. 34. Мужская и женская уличная одежда.
Из изложенного видно, что костюм рядового горожанина состоял из портов и сорочки, рубахи и штанов, зипуна или кафтана (рис. 34). Кафтан подпоясывался кушаком. Уличное верхнее платье составляли в холодное время шубный (меховой) кафтан или овчинная шуба, на голове – шапка (довольно дорогая), на руках – рукавицы. Кафтан и зипун нередко были сермяжными, т. е. из домотканого грубого сукна. Словом, бедный горожанин был одет так же, как и крестьянин, но существенное отличие его костюма составляли сапоги, почти совсем вытеснившие в городах лапти. При этом мы не находим больших территориальных различий: в Воронеже, Москве, Шуе, Угличе, Нижнем Новгороде, Новгороде Великом встречен все тот же перечень предметов мужского костюма. Сильнее отличался от деревенского женский костюм. Надо сказать, что материалы о нем более скудны, чем о мужском костюме, но даже у бедных женщин (включая семью кабального холопа) ни в одном из упомянутых городов ни разу не названа понева, хотя, как мы видели раньше, в сельских местностях южнее Москвы она еще широко бытовала. В городе в рассматриваемый нами период прочно утвердился комплекс женской одежды с сарафаном (в различных вариантах).
Еще одним важным отличием городской одежды было четкое выявление в ней одежды специально детской. Мнение исследователей о том, что единственной одеждой детей обоего пола была длинная рубаха (Гиляровская, 1945, с. 11), основано, вероятно, на материалах о крестьянской одежде более поздних времен и на одном высказывании А. Олеария. В Ладоге в 1634 г. этот путешественник был поражен тем, что «все – и девочки и мальчики – были со стрижеными волосами, с локонами, свешивающимися с обеих сторон, и в длинных рубахах, так что нельзя было отличить мальчиков от девочек» (Олеарий, с. 18). О том же говорят и некоторые изображения, о которых речь впереди. Но в письменных источниках XVII в. мы находим не только «рубашки ребячьи» или «детинные», но и «два кавтанца дорогильные детинные». И «шуба баранья децкая новая» и даже «тафейка ребячья сукно красное» (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272; АШ, № 61, с. 42). Правда, эти упоминания редки и обычно относятся к семьям зажиточным, но все же нужно думать, что если дети крестьян и городской бедноты и бегали в одних рубашках, то для детей феодалов и вообще зажиточных людей шили одежду в общем такую же, как и для взрослых. Относительно обуви это можно сказать еще более определенно, потому что находки детской обуви при археологических раскопках часты. Детям шили такие же сапоги, как и взрослым, но, разумеется, меньшего размера. При раскопках поэтому можно найти, например, перед большого мужского сапога, из которого вырезана маленькая детская подошва.
Одежда богатых горожан и феодалов
Мы уже говорили, что одежду старались изготовить и хранили дома. В доме зажиточного горожанина, а тем более крупного феодала это вырастало иногда в немаловажную хозяйственную проблему. Потребности в одежде (и по количеству, и по качеству, и в ассортименте) далеко перерастали возможности семьи, пусть даже и с холопами. Поэтому Домострой не отказывается от рукоделья служанок: «а которая женщина рукоделечна и той указати рубашка делати или убрус брати или ткати, или золотное или шелковое пяличное дело» (т. е. вышивание ) (Д, ст. 29, с. 28). Но вместе с том рекомендует иметь «мастера свои портные и сапожники» (Д, ст. 41, с. 40) и всякий необходимый для них инструмент – «снасть... портного мастера и сапожная» и для женского рукоделия ино что себе изделал никто не слыхал, в чюжой двор не идешь». Простейший материал – овчины, полотна, холсты – готовится и красится дома: «полотен и оусчин и холстов наделано да на что пригоже ино окрашено на летники и на кафтаны и на сарафаны и то... на домашний обиход перекроено и перешито, а будет слишком за обиходом наделано полотен или оусчин или холстов или скатертей или ширинок или иного чего ино и продаст... а рубашки красные мужские и женские и порты... при себе кроити». При этом, как всегда, Домострой призывает к строжайшей экономии: нужно собирать и тщательно хранить все обрезки (перечислено для примера девять видов материй) «остаток и обрезок как выручит, а в торгу устанешь прибираючи в то лицо в три дорога купити, а иногда и не приберешь». Детскую одежду рекомендуется шить на рост: «кроячи да загибати вершка по два и по три на подоле и по краям и по швам и по рукавам, и как вырастет годы два или три или четыре и, распоров, то платно и загнуть, оправив, опять станет хорошо» (Д, ст. 30-32, с. 29-31). Дочерям с самого рождения следует готовить приданое: «А оу полотен и од оу вусчин и оу ширинок и од вубрусов и рубашек и вся годы ей в пришенной сундук кладут и платье, и саженье и монисто и святость и суды... прибавливати не по множку не вдруг, себе не в досаду». Рационалистически настроенный составитель Домостроя тут же пишет, что если дочь умрет девушкой, то все это пригодится «на помин души» (Д, ст. 16, с. 14). Дорогие привозные материи и меха Домострой рекомендует покупать сразу в больших количествах (разумеется, учтя рыночную ситуацию) (Д, ст. 41, с. 39-40). Он перечисляет и предметы одежды, которые шьются в домашних условиях. Кроме упомянутых уже нижних и верхних («красных») рубах, портов, сарафанов, кафтанов и летников, названы шуба, терлик, однорядка, кортель, каптур, шапка, ноговицы (Д, ст. 31, с. 29). Не упущено и указание, когда лучше стирать: «коли хлебы пекут, тогда и платье моют». «Красные» рубашки и лучшее платье моют мылом и золой, полощут, сушат, катают (утюги тогда не были известны). Выгода двойная: экономия дров и зола под рукой. Есть, конечно, и рекомендации, как хранить одежду и украшения: «а постеля и платья по гряткам (полкам. – М. Р.) и в сундуках и в коробьях и оубраны, и рубашки, и ширинки все было бы хорошенько и чистенько и беленько суверчено и сукладено и не перемято... а саженье, и мониста, и лутшее платья всегда бы было в сундуках и в коробьях за замком, а ключи бы (хозяйка. – М. Р.) держала в малом ларце». А платье похуже – «ветчаное, и дорожни, и служни» (упомянуты епанчи, шляпы, рукавицы) – полагалось держать в клети (Д, ст. 29, 33, 55, с. 28, 31, 53).
Посмотрим теперь, как отражены комплекты богатой одежды в разного рода источниках.
Иногда имущество феодала могло по каким-либо причинам храниться в клети его крестьянина. В 1638 г. ярославская помещица М. А. Тулова подала челобитную о краже из крестьянской клети. Среди украденного оказались: «летник киндяшный, да летник дорогильный с вошвами, телогрея киндяшная на зайцах, телогрея дорогильная червчатая на белках, ожерелье жемчужное, пуговицы серебряны позолочены, ожерелье черная тесьма с пуговицами ж, монисто на нем 15 крестов, 15 перстней серебряных, шапка женская шита по атласу червчатому, трои серги, полотен тканых 30, рубашек женских 20 да станных рубахи 2, рубашек мужских 3 – две шиты в петли, а третья – в пришивку – два пояса шити с кистями, два убрусы шитые» (БС, А, № 32, с. 76). Среди всего этого имущества выделяются как будто бы два женских костюма – киндячный (летник и телогрея) и суконный (дорогильный – тоже летник и красная телогрея). К каждому – свое ожерелье. А вот что могло храниться в доме довольно богатого феодала. Разбойники похитили у Андрея Аристова в числе прочего имущества одежду мужскую, женскую, детскую и «людскую», т.е. в данном случае, видимо, одежду дворовых. Наверное, барину принадлежали 16 рубах, из которых 6 были шиты золотом, кафтан, 2 шубы, шапка, 2 треуха. Барыне – 5 рубах, 4 сарафана, 10 кокошников, телогрея, охабень, шуба и украшения – кресты, перстни, серги.
Детям – 2 из упомянутых выше рубах, 2 кафтанца, шуба. Слугам – сарафаны, 3 сермяжных и 4 овчинных кафтана (АЮБ, III, № 529, стб. 270-272). Если такой запас одежды должен был держать, видимо, не очень богатый феодал, то можно себе представить, каковы были хранилища одежды при великокняжеском и царском дворах, откуда выдавалось роскошное платье дворянам и детям боярским для участия в различных церемониях.
В середине XVI в. один новгородец заложил за 6 р. «однорядку багрову аспидну пояс на ней золот, пуговицы тафтяны, телогрею кунью под камкою, камка на червчатой земле узорчата шелк рудожелт, торлоп белей черевей а на нем камка куфтерь голуба, вошвы оксамитны золоты, ожерелье женское на черной тясме делано серебром волочоным, запястья серебром шиты да золоты, птур (каптур? – М. Р.) соболий» (ДАИ, I, № 51-VIII, с. 76) – все новое. Если не считать однорядки, которая могла быть и женской и мужской, перед нами – комплект верхней женской одежды. В 1576 г. стрелецкий сотник заложил Спасо-Прилуцкому монастырю (Кубенская вол. к западу от Москвы) за 16 р. шубку «женскую зелену брюкшину, летник камчат червчат вошвы бархат с золотом зелен, торлоп куней, а на нем поволоки дороги лазоревы вошвы бархат цветной каптур соболей наголной да две скатерти, одна шита, а другая браная» (АЮ, № 248, с. 266). Здесь – полный комплект богатой женской одежды. Обращает на себя внимание сочетание цветов: зеленый сарафан, красный летник с зелеными с золотом вошвами, торлоп темного меха с голубыми вошвами, капор темного меха. Пожалуй, не менее рискованное сочетание цветов можно было увидеть и в мужском костюме. Поздней осенью 1644 г. в посаде Большие Соли (бывший Костромской уезд) ограбили некоего А. К. Дерябина. Кроме пояса, взяли вишневую однорядку с серебряными позолоченными пуговицами, желтую дорогильную ферязь с шелковыми червчатыми завязками и кистями, лазоревую епанчу, червчатую с соболем шапку (БС, А, № 36, с. 6), т. е. все, что на нем было надето, кроме нижнего платья и сапог. Здесь ясно видно, как был одет горожанин в холодный осенний день: поверх рубахи – вишневая однорядка, на ней желтая с красным ферязь, сверху – лазоревый дождевик и красная с соболем шапка.
Н. И. Костомаров приводит гардероб подьячего Красулина, сосланного в XVII в. в г. Колу: 2 пары штанов, 3 кафтана, 3 однорядки, 1 ферязь, 2 стоячих ожерелья и 4 шубы, из них – одна особенно нарядная, крыта камкой с серебряным кружевом и пуговицами (Костомаров, 1860, с. 81). В данном случае это, по-видимому, была своеобразная служебная одежда приказного.
Мы уже говорили об изобилии гардероба знатного и богатого человека. Но в перечнях вещей – в завещаниях, описях приданого и т. п. – можно найти и описания комплектов костюма, как женского, так и мужского. Например, в описи очень богатого приданого дочери В. И. Баста-нова, которую выдавали в 1668 г. в г. Шуе за стольника князя Ф. Ф. Щербатова, выделен специальный раздел, где перечислены вещи, предназначенные в качестве традиционных «мыленных даров» новобрачному. «Да к мыльне платья: сорочки с порты и ожерельем, ожерелья низаны на шести концах, с пуговицы 2 яхонта лазоревые да изумруд, закрепки зерны бурмицкими, охабень объяринный бруснишной с круживом серебряным, обрасцы низаные, ферези атлас цветной на соболях, нашивка кизилбашская, кафтан атлас желтой холодной, пуговицы обнизные, ожерелье стоячее обнизное, шапка зеленая бархатная с обшивкой и с петли жемчужными, штаны камчатные червчатые, чулки толковые, башмаки червчатые» (АШ, № 103, с. 188). Это полный (за исключением шубы) комплект богатейшей мужской одежды, которую не стыдно было надеть и князю Щербатову. Нижнее белье – сорочки и порты, вероятно, еще верхняя богато расшитая сорочка (употреблено множественное число), к ней, видимо, то роскошное с драгоценными камнями ожерелье, которое описано так подробно, и красные шелковые штаны, шелковые чулки и красные башмаки. Верхняя одежда – желтый атласный кафтан с другим жемчужным ожерельем. Так князь мог ходить дома, а выходя на улицу, надевал еще соболиную атласную ферязь или охабень брусничного цвета (а может быть, и ферязь и охабень) и зеленую бархатную шапку. Впрочем, в парадной обстановке князь и в доме мог быть одет во все упомянутые предметы сразу.
В богатом приданом зачастую не значатся сарафаны. Но обычай перечислять телогреи и шубы через одну (АЮБ, III, № 334-VIII, стб. 298-300), причем телогрея иногда «холодная», позволяет все же думать, что здесь описан какой-то вариант и сарафанного комплекса – женского костюма, что телогрея и шуба составляли один костюм. Например, в Пензе в 1701 г. девушка из рода Юматовых получила в приданое киндячную шубу на заячьем меху, киндячную же телогрею, камчатную новую шубу на белках, шапку польскую с куницей, куний же треух (АЮБ, III, № 334 – IX, стб. 300-302).
А вот какое впечатление производила русская одежда на иностранных путешественников. Большинство известий касается богатой одежды горожан (чаще всего – феодалов), которая, естественно, бросалась в глаза иноземцам в первую очередь. В конце XVI в. Д. Флетчер описал довольно подробно мужской и женский костюмы. Мужскую рубаху, «изукрашенную шитьем потому, что летом они дома носят ее одну», распашной шелковый зипун, длиной до колен, узкий, длиной до лодыжек кафтан «с персидским кушаком, на котором вешают ножи и ложку»; подбитую мехом ферязь или охабень, очень длинный, с рукавами и воротником, украшенным каменьями. Поверх всего, как пишет Флетчер, надевается однорядка из тонкого сукна без воротника. На ногах – сафьяновые сапоги с онучками. Иностранец заметил также манеру носить на голове богато вышитую тафью, которую он называет «ночной шапочкой». «На шею, всегда голую, – пишет он также, – надевается ожерелье из драгоценных камней шириною в три и четыре пальца». От англичанина не ускользнули и социальные различия: «у бояр платье все золотное, у дворян иногда только кафтан парчовый, а все остальное суконное. «Мужики» (вероятно, все же горожане, а не крестьяне, как следует из дальнейшего описания) одеты очень бедно; под однорядкой у них – кожух «из грубого белого или синего сукна», на голове – меховая шапка, на ногах – сапоги. «Женщина, когда она хочет принарядиться, надевает красное или синее платье и под ним теплую меховую шубу зимою, а летом – только по две рубахи одна на другую и дома и выходя со двора. На голове носят шапки из какой-нибудь цветной материи, многие также из бархата или золотой парчи, но большею частью повязки. Без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее вы не увидите женщины ни замужней, ни девицы». На голове женщины, пишет Флетчер, повязка из тафты, чаще – красной, поверх ее – белый убрус, затем – шапка «в виде головного убора из золотой парчи» с меховой опушкой, жемчугом и каменьями. Недавно знатные женщины перестали унизывать шапки жемчугом, так как жены дьяков и купцов им подражают. В ушах женщин серьги «в два дюйма и более». Летом носят полотняное белое покрывало, «завязываемое у подбородка с двумя висящими кистями», унизанное жемчугом. В дождь женщины носят шляпы с цветными завязками. На шее – ожерелье, на руках – запястья «шириной пальца в два». Из верхней женской одежды Флетчер описывает ферязь, поверх которой надевают летник с широкими рукавами и парчевыми вошвами, на него – еще опашень с рукавами «до земли». Золотые и серебряные пуговицы были, по словам Флетчера, «с грецкий орех». Наряд дополняли сапожки из белой, желтой, голубой «или иной цветной кожи, вышитые жемчугом» (Флетчер, с. 125-127). Мы видим, что иностранец не всегда мог разобраться в названиях, покрое и порядке разнообразных верхних мужских и женских одежд, в сложном устройстве женского головного убора, но в целом наблюдательность позволила ему составить верное представление о костюме и манере его носить. Флетчер видел, наверное, и полотенчатый головной убор, и кокошники. Он прекрасно уловил и манеру надевать для представительности возможно больше платьев, одно на другое, и богатство разнообразных жемчужных украшений и вышивки – от сапог до шапок.
Более чем через сто лет, в 1689 г., Б. Таннер также описывал мужскую и женскую одежду с очень длинными, собираемыми в складки рукавами (у мужчин он называет ее «свитка»), высокие мужские шапки, шляпы и поверх них – покрывало у женщин, цветные сапоги (желтые, голубые, зеленые, подешевле – черные), «плотно охватывающие ногу». Отметил он и возрастные отличия (в частности, более короткие – выше колен – кафтаны молодых парней). Богатство и разнообразие русских мехов его особенно поразило. Таннер говорит не только о горностаях, но и о мехах «лесных кошек» (наверное, рысьих), лисьих, заячих, собачьих и, конечно же, о черных и белых астраханских овчинах (Таннер, с. 101-108).
Изображения лиц, принадлежащих к высшим слоям общества, встречаются часто. Упомянем лишь некоторые. На новгородских инициалах XIV в. мы видим городских должностных лиц: бирича с жезлом и трубой, каких-то других магистратов с жезлами. Все они одеты в длинные – до голени – кафтаны, по-видимому, с меховой опушкой, с широким поясом. На бириче – нарядный высокий колпак, на других – круглые шапки с меховой опушкой. Обуты все в сапоги (без каблуков).
Рис. 35. Молящиеся новгородцы. Часть иконы XV в.
К середине XV в. (1467 г.) относится новгородская икона, на которой (по распространенному в средние века обычаю) изображены и заказчики – донаторы – в данном случае – целая семья знатных новгородцев (рис. 35). Мужчины одеты в длинные плащевидные одежды с отложными воротниками и декоративными петлями вдоль бортов. Под этими плащами (как справедливо отмечает А. В. Арциховский, сильно отличающимися от древнерусского корзна) (Арциховский, б.г., с. 289) видны распашные одежды из дорогих тканей (типа свиты или кафтана), длиной до колен, с явно намеченными художником полами, подпоясанные широкими поясами, и узкие штаны, заправленные в сапоги. Из-под верхней одежды выглядывает белый ворот сорочки. Головы мужчин обнажены, волосы каждого заплетены в одну косу. Женщина тоже в длинной плащевидной одежде, сапогах или башмаках и светлом полотенчатом головном уборе. Дети (их двое) – в белых ниже колен рубашках, подпоясанных шнуром с висящими спереди кистями. На другой новгородской иконе на плечи мужчин накинуты тоже распашные одежды, но не плащевидные, а с длинными, свободно висящими рукавами. А. В. Арциховский прав, называя эти одежды охабнями (Арциховский, б.г., с. 297). Он замечает также, что на книжных миниатюрах платье купцов, бояр, дружинников и князей, как правило, длинное, ниже колен (Арциховский, б.г., с. 277), в то время как рядовые горожане и крестьяне изображены в более коротких одеждах. Мы уже говорили, что крестьяне и рядовые горожане по большей части изображены без верхней одежды. Вероятно, это условность, принятая иллюстраторами, чтобы подчеркнуть социальные различия (мы уже приводили описания комплектов даже крестьянского костюма, обязательно включавшие какие-то предметы верхней одежды). На изображениях массовых сцен и на индивидуальных портретах XVI-XVII вв. лица, принадлежавшие к высшим слоям тогдашнего общества, изображены в нарядных шапках и во множестве верхних одежд так, чтобы из-под верхней была видна надетая снизу. Типичен портрет русского посла во Франции, стольника П. И. Потемкина (рис. 36). Потемкин изображен в мурмолке с бриллиантовым аграфом, в опушенной мехом ферезее, из-под которой виден еще другой кафтан, подпоясанный широким матерчатым кушаком.
Рис. 36. Портрет стольника П. И. Потемкина. XVII в.
Из всего изложенного видно, что комплект одежды господствующих классов отличался прежде всего обилием и качеством вещей (рис. 37). Если белье (порты, рубаха) отличалось от простонародного только качеством материала, то уже верхние мужские и женские сорочки, штаны, тафьи, убрусы, кички, сороки и кокошники отличались богатством вышивки и драгоценных украшений, так же как женская шубка-сарафан, мужской зипун и кафтан. Остальные разнообразные верхние одежды, которые мы уже описывали, как правило, простонародьем вовсе не употреблялись (за исключением однорядок и простых шуб). У знати же и богатых купцов таких одежд надевалось по нескольку одновременно. Нужно еще подчеркнуть, что женщины высших сословий в рассматриваемый нами период, как и горожане вообще, никогда не носили поневы. Прическа за рассматриваемый период была более стабильна у девушек и женщин (распущенные или даже завитые волосы или косы девушек; «бабья» прическа – две заплетенные косы). Впрочем, одно время в Новгороде женщины даже брили головы, но против этого боролась церковь (Ключевский, 1867, с. 192).
Рис. 37. Знатное семейство. Москва, XVII в. (по Олеарию)
У мужчин были разные моды – как по времени, так и по территории. Мы уже говорили, что в XV в. в Великом Новгороде и Пскове (возможно, и во всей Новгородской земле) мужчины также заплетали волосы в одну косу. В Московском же государстве в XVI в., как отмечает Флетчер, волосы на голове стригли очень коротко и только опальные отпускали длинные волосы. Ношение бороды, по-видимому, было принято у людей солидных, на возрасте. Люди помоложе могли и не носить бороды. Заметим, что на новгородских инициалах часты изображения безбородых людей, причем бород не носят не только рыбаки, но и биричь – должностное лицо. Интересно описание примет одновременно 26 разбойников (г. Шуя, 1641 г.). Более двух третей из них (18 человек) носили бороду (указан цвет – например, «чермна искрасна», т. е., как бы сейчас сказали, рыжая; «полова» – и размер – «велика», «мала»). О двоих сказано, что «бреют», об одном – «сечет», о четверых: «молоды, бороды нет, ус не режется», наконец, об одном просто – «бороды нет» (АШ, № 51, с. 95-96). До XV- XVI вв. борода и длинные волосы и темный цвет одежды не были обязательны даже для духовенства (Гиляровская, 1945, с. 103-105). В XVI в. Флетчер отмечал, что священники закладывали длинные свои волосы за уши.
Одежда военных и духовных лиц
Мы уже говорили, что элементы военной формы существовали еще в IX-XIII вв., поскольку это вызывалось необходимостью различать в бою сражающиеся стороны. И в XIV в. такие различия, по-видимому, существовали. Во всяком случае, повесть о Мамаевом побоище говорит, что перед Куликовской битвой, выстроив полки, воеводы «облачишася во одежды... местные» (ПКБ, с. 34). Речь идет, несомненно, о какой-то одежде, надеваемой поверх и отличавшейся у разных территориальных ополчений местными особенностями, что облегчало для командиров управление боем.
Роскошные одежды русских бояр, надеваемые поверх брони, отмечали Ченслер и Флетчер. Такая одежда – налатник – короткая куртка с короткими широкими рукавами, косыми полами и незашитыми боками (так, что образовывались прорехи) – сохранилась в собраниях музеев Московского Кремля (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-312). Отмеченная иноземцами роскошь налатников (парча и бархат), видимо, относится к отличительным признакам военачальников. Нам уже случалось писать, что признаком командующего издавна были золотой шлем, золотой плащ и золотой пояс (Рабинович, 1947, с. 96). В XIV-XVII вв. эти признаки могли разнообразиться. Корзно сменилось приволокой. Позднее, по-видимому, поверх кольчуги (а потом и без нее) недавались налатники с рукавами.
а) юшман, шлем б) юшман, зерцало, ерихонка, бутурлики; в) тегиляй, паперова шапка: г) костюм и вооружение стрельца; д) костюм рынды
а) юшман; б) колонтар; в) щит; г) бутурлик; д) наруч; е) латы (в разогутом виде)
а) шлем; б) паперова шапка;б) паперов) шлем-мисюрка с бармицей; г) ерихонка; в) налучие; е) cабля; в) шестопер; ж) саадак (сагайдак).
С введением регулярного войска – стрельцов – яснее обрисовывается и военная форма. Для стрельцов это – шапка-колпак с узкой меховой опушкой, длинный (до лодыжек) кафтан и сапоги, т. е. одежда в целом народная. Документы о снабжении стрелецких полков говорят обычно о кафтанах «шубных», т. е. на меху; встречающееся иногда в этой связи название «кафтан бараний» (АМГ, I, № 266, с. 299) говорит о том, что тут использовалась овчина. Вот перечень одежды, отправленной в 1677 г. из Воронежа на Дон для снабжения стрелецких полков: «шапки овчинные под разными цветными плохими сукнами 100... вареги с галицами (рукавицы. – М. Р.) 100, кафтаны шубные новые... 859 (в том числе поличеных и худых 100), добрых шубных кафтанов... 100, кафтанов сермяжных серых и черных 315... сукна сермяжного серого и черного и белого 1500 аршин из них трачено молью 72 аршина» (Т. Вор. УАК, V, № 3040/1814, с. 433). Мы видим, что здесь перечислено отнюдь не первоклассное обмундирование, зачастую уже бывшее в употреблении. Оно заготовлено для стрельцов в Тамбове и испытало невзгоды дальней перевозки и плохого хранения. Но в принципе форма стрельцов была практичной, удобной и живописной (в ту пору принцип защитности еще не применяли) (рис. 38) Живописным было сочетание цветов кафтана, шапки и сапог. Э. Пальмквист приводит сведения о 14 стрелецких полках, каждому из которых был присвоен особый цвет кафтана (и петлиц), шапки и сапог (например, кафтан красный с малиновыми петлицами, шапка темно-серая, сапоги желтые; кафтан светло-синий, с черными петлицами и коричневым подбоем, шапка малиновая, сапоги желтые; кафтан рудо-желтый с зелеными петлицами и подбоем, шапка малиновая, сапоги зеленые и т. п. (Гиляровская, 1945, с. 92-94).
Рис. 38. Стрелец. Москва, XVII в. (по Мейербергу)
Для своих потешных (прежде, чем одеть их в «немецкие» мундиры) Петр заказывал какие-то особые «потешные кафтаны», по мнению некоторых исследователей более короткие, чем стрелецкие (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 326). Кроме стрельцов, форменную одежду имели царские телохранители – рынды, в торжественных случаях одевавшиеся в белые кафтаны и высокие, белые же, шапки, жильцы – конная гвардия, разного рода возницы. Последние назывались «терлишниками», так как носили особого рода терлики с изображением двуглавого орла на груди и на спине (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 314-318).
Духовные лица в быту одевались так же, как и их прихожане, но поверх обычного платья священники носили сначала однорядку, а потом рясу с широким воротом и рукавами, а епископы – также особую мантию из белого шелка «со многими расшитыми полосками белого атласа шириной пальца два» (Флетчер, с. 95-97) и клобук, который в разных епархиях традиционно не был одинаков (например, в Новгороде Великом – известный «белый клобук», о происхождении которого сочиняли легенды). Об одежде монахов Флетчер говорит кратко, что она состоит из белой фланелевой рубахи, мантии с кожаным поясом и рясы. Подрясник с узкими длинными рукавами носили под рясой, но дьячки и вообще низший причт – и как повседневное платье.
Одежда в семье и обществе
Как мы видим, в семье, в домашней обстановке мужчина мог носить неполный комплект одежды; расшитая верхняя рубаха считалась довольно приличной домашней одеждой даже для знати. Но в высших слоях общества было принято (хоть и не обязательно) и дома носить шапочку – тафью. Обычай всюду быть в тафье настолько укоренился, что потребовалось специальное постановление церковного собора 1551 г., запрещавшее входить в церковь в шапках и тафьях даже князьям и вельможам (Ключевский, 1867, с. 188).
Что же касается женщин, то они по-прежнему должны были и дома тщательно закрывать свои волосы. В. О. Ключевский предполагал, что все же дома женщины носили не все части своего сложного головного убора: достаточно было, например, волосника, а кичку или кокошник можно было снять (Ключевский, 1867, с. 192).
С какими-то обязательными требованиями к женской одежде связана, по-видимому, и семейная драма Ивана Грозного. По некоторым данным, ссора, окончившаяся убийством сына царя – царевича Ивана Ивановича – началась из-за того, что жена царевича оказалась недостаточно одетой, когда неожиданно вошел свекор. Известие это исходит не от очевидцев, а от бывшего в Москве три месяца спустя после этого убийства иностранца, который записал, что она была «в одной простой рубашке» (Соловьев, б. г., с. 323). Следует ли это понимать так, что на царской снохе не было только «вершницы» и сарафана или буквально – что рубашка была ее единственной одеждой, т. е. что не было и головного убора, сказать трудно. Так или иначе, здесь отразилось представление о необходимом минимуме домашней одежды. Если же мы вспомним, что, по тогдашним представлениям, простоволосая женщина могла даже чем-то повредить постороннему мужчине, можно догадаться, что вызвало первоначальное раздражение мнительного царя (Рабинович, 1981, с. 137-140).
Выходя на улицу, надевали верхнее платье соответственно погоде, своему социальному положению и цели, для которой выходили. В целом количество и качество платья обусловливало, как мы бы сейчас сказали, престиж человека. Недаром издавна существовала поговорка, что встречают по платью. Это обстоятельство и определило большую изменчивость верхней уличной одежды по сравнению с нижней и верхней комнатной. Крестьянин и рядовой горожанин могли в теплую погоду быть в рубахах даже на улице, женщины и девушки – в сарафанах или поневах. Древний обычай, согласно которому мужчины снимали шапки в знак уважения, сохранился в течение всего рассматриваемого периода. В конце XVII в. Б. Таннер отмечал, что при появлении царя – все без шапок, даже на улице (Таннер, с. 108). С другой стороны, торжественная обстановка требовала возможно более полного (по социальному положению данного лица) костюма. Поэтому придворные должны были быть во дворце в нарядной верхней одежде, даже в помещениях – в шубах и горлатных шапках (под которыми, как мы знаем, была надета еще тафья). Так бояре, например, заседали в Думе.
Иван Грозный на всю жизнь запомнил, что один из князей Шуйских в период его малолетства появлялся во дворе в недостаточно роскошной шубе (ПИГ, с. 134). Если бояре одевались в свою собственную одежду, то дворянам и детям боярским роскошная верхняя одежда для приемов, торжественных встреч и иных церемоний выдавалась во временное пользование из царской казны. «Около двух часов явился пристав, одетый в соболью шубу, крытую зеленым шелком, – писал в конце XVII в. И. Корб, – эту шубу получают они при исполнении особых поручений, под условием возвращения, из царской казны, как бы из сокровенной кладовой» (Корб, с. 84). В делах Оружейной палаты сохранилось много сведений об изготовлении большого количества единообразных одежд для различных групп свиты при торжественных выходах царя. В 1680 г. был издан и специальный указ «О различии одежд, в которых разные чины должны являться в праздничные и торжественные дни при государевых выходах». Котошихин писал, что иногда должностным лицам и церковному причту – попам, дьяконам, дьячкам, стремянным, сокольникам, истопникам, стрельцам, певчим дьякам – даются из казны отрезы материй на платье. Боярам же, окольничим, думным людям, стольникам, дворянам и дьякам – бархатные золотные шубы на соболях (Котошихин, с. 58).
Представительству придавалось огромное значение. Например, при встрече почетного гостя обязательно должна была присутствовать нарядная толпа. Московские дворяне обязывались для этого надевать «цветное» платье. Известен случай (XV в.), когда московский митрополит унизил при всех галицкого князя Юрия Дмитриевича, увидя встречающий его «народ» в сермягах. Также выдавались из царской казны одежды для разного рода общественных церемоний, например для известного шествия в вербное воскресенье, когда на центральной площади имитировали въезд Христа в Иерусалим, причем в роли Христа выступал патриарх. Специально назначенные отроки кидали под ноги его лошади красные одежды и куски материи – все, выданное из казны (Рабинович, 1978, с. 95, 119-120).
Вообще платье, даже у рядовых горожан, подразделялось обычно на три категории: рабочая одежда (это в большинстве случаев было старое, «ветшаное» платье), одежда будничная, как бы мы сейчас сказали, повседневная, и праздничный, парадный костюм. Впервые четко об этом говорит в XVI в. Домострой, рекомендующий слугам богатого городского дома иметь даже три (не менее) перемены платья: «ветшаное» (старое) – для работы, чистое вседневное – надевать перед хозяином и лучшее – «в праздник и при добрых людях или с государем где быти» (Д, ст. 22, с. 19-21). Еще в середине XIX в. в Торопце это называлось платье доброе, под-доброе, третье (Семевский, 1864, с. 127). Довольно часты указания на то, что церковь предписывает надевать лучшую одежду, например, на исповедь (думается, что и вообще для посещения церкви).
В целом ряде случаев полагалась определенная одежда. Исследователи, на наш взгляд, справедливо полагают, что, например, обычай надевать лучшую одежду на определенные сельскохозяйственные работы (первый покос и др.) весьма древний (Маслова, 1978, с. 16-29). То же можно сказать о семейных обрядах. Домострой предписывал разнообразную праздничную одежду для свадьбы. В первый день свадьбы, когда совершались народный и церковный обряды бракосочетания, невеста, свахи, а возможно, и вообще женщины – участницы свадебной церемонии должны были быть в красных сарафанах и желтых летниках; жених и другие мужчины – в цветном (по возможности – золотном) платье, обязательно в кафтанах (кажется, предпочтительно – в терликах). На второй день при определенных обстоятельствах за столом можно было верхнее платье снять. Цветному праздничному платью противополагалось платье «смирное» – того же покроя и качества, но более темных цветов – черного, гвоздичного, вишневого, коричневого, багрового, надеваемое в печальных случаях – в знак траура или (у придворных) царской опалы (Сав., с. 128). Смирное платье бывало, по-видимому, у людей зажиточных, в другое время одевавшихся нарядно. Но, судя по позднейшим данным, вдовы должны были всегда одеваться в темное; старухи носили головные уборы и сарафаны темных цветов. В домашнем быту сам великий князь или царь одевался иногда очень посредственно, что заметил, например, Ченслер в XVI в. (Гиляровская, 1945, с. 17).
Можно сказать, что всегда были особые эстетические взгляды на одежду, представления о том, что именно и как следует носить, как должен выглядеть нарядный человек – щеголь. Представления эти, разумеется, менялись. Так, в конце XVI в. были модны у мужчин шитые в талию, ясно обрисовывавшие фигуру верхние одежды. В начале XVII в. голландский резидент Исаак Масса писал, что тон московским щеголям задавали братья Романовы. «Старшим из братьев был Федор Никитич, красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: «второй Федор Никитич». Он так ловко сидел на коне, что всяк видевший его приходил в удивление. Остальные братья походили на него». (Масса, 1937,. с. 42). Таков был в молодости будущий патриарх и правитель государства Филарет. Примерно через полвека в моде были полные мужские фигуры (что отметил, как уже сказано, Олеарий) и щеголи специально подпоясывались не по талии, а ниже, чтобы обрисовывался живот. Бернгард Таннер писал, что в конце XVII в. в моде были сапоги, «плотно, ловко охватывающие ногу». (Таннер, с. 102).
Очень стойкой оказалась манера женщин злоупотреблять косметикой – белилами, сурьмой и пр. Ее отмечал еще в XVI в. Флетчер, объясняя по-своему – дурным естественным цветом лица русских женщин. Он писал, что белила покрывают лица женщин сплошь, а сурьмой наведены глаза, брови. «Из страшных женщин они превращаются в красивые куклы» (Флетчер, с. 125). «Белила, румяна и сурьма, – писал на два с половиной столетия позже о московских мещанах В. Г. Белинский, – составляют неотъемлемую часть их самих, точно так же, как стеклянные глаза, безжизненное лицо и черные зубы. Это мещанство есть везде, где только есть русский город, даже большое торговое село» (Белинский, 1845, с. 69). Подобные сведения (без такой эмоциональной окраски) поступали в Географическое общество из некоторых северных русских городов в середине XIX в.
В XVII в. чрезвычайно важным считалось в торжественных случаях быть обязательно в русском традиционном платье, даже иноземцам. Так, в 1606 г. Марина Мнишек венчалась в Москве в Успенском соборе с Лжедмитрием I по настоянию бояр в русском платье. Позднее парадная русская одежда выдавалась некоторым иноземным послам специально для торжественного представления государю. Г. Котошихин упоминал: «на послов шубы атласные золотые на куницах и на белках, да однорядки суконные красные с кружевы, кафтаны камчатные исподние, шапки, сапоги». Мы видим здесь полный комплект мужской верхней одежды. По улицам послы ехали при этом в однорядках (которые, как только что сказано, были достаточно нарядны). «У царя» с них снимали однорядки и надевали шубы (Котошихин, с. 52, 54).
* * *
Переходя к проблеме взаимовлияний одежды русских и их соседей,. мы должны выделить в ней два вопроса.
Традиционная древняя народная одежда изменялась в рассматриваемый период прежде всего в результате процессов, начавшихся еще в более древние времена, в IX-XIII вв. Из общеславянских черт долгое время сохранялись лишь немногие (туникообразная рубаха, некоторые виды обуви). Стирались старые племенные особенности восточнославянского костюма, и в XIV-XV вв. эти особенности (преимущественно в женском праздничном наряде) исчезли вовсе. В XV в. не встречается уже ни височных колец, ни ожерелий из характерных для древнего племени бус, ни соответствующих перстней. Примерно в XV – начале XVI в. сложился новый тип женского костюма, связанный с распространением сарафана, происхождение которого, как уже говорилось, весьма сложно. По всей вероятности, правы те исследователи, которые считают, что наряду с развитием элементов традиционного женского костюма здесь можно увидеть и влияния народов Восточной и Западной Европы, в особенности же Поволжья и Прибалтики. Однако нельзя не обратить внимания на то, что комплекс одежды с сарафаном в особенности сильно распространился в городах (даже в южной половине Европейской России, где сельское население стойко держалось комплекса одежды с поневой), тогда как крестьяне восприняли сарафан преимущественно в северных областях расселения русских. Аналогичные влияния одежды с плечевыми пряжками видят в поликовой рубахе. Влияния в области традиционного женского костюма были взаимными, на что указывают, например, русские названия многих частей костюма у народов Поволжья и Прибалтики (см. главы VII-X).
В целом же древняя одежда удержалась повсюду в качестве нижнего белья – туникообразная женская сорочка, туникообразная мужская рубаха и узкие порты. Также народными по покрою были и верхние рубахи (мужские и женские), сложные женские головные уборы.
Гораздо больше новшеств в верхней комнатной и уличной одежде. Появилось множество новых разнообразных предметов одежды и мужских головных уборов. Но это касалось, главным образом, людей зажиточных господствующих классов и близких к ним (включая, как мы видели, слуг).
Сами названия дорогих материй, из которых шили эти туалеты, – то западного, то восточного происхождения. Названия же подавляющего большинства предметов верхней одежды – восточные: тюркские (турецкие, татарские), иранские, арабские. Например, такое, кажется, исконно русское платье, как шуба, носит арабское название (джубба – верхняя одежда с длинными рукавами). Можно думать, что и некоторые другие восточные названия распространились на древнерусскую одежду (мы уже говорили, например, о возможности распространения названия «кафтан» на древнерусскую простонародную «свиту»). Но несомненно, что имело место значительное восточное влияние на одежду господствующих классов, распространившееся после татаро-монгольского завоевания и особенно усилившееся к XV в. Оно сказалось, пожалуй, ярче всего в манере носить тафью – тюбетейку, в обычае женщин на улице закрывать лицо платком (но это отнюдь не была восточная чадра). Неудивительно поэтому, что подобного рода изменения даже и у господствующих классов касались только верхней одежды. Сам царь носил рубаху того же покроя, что и крестьянин, хотя рубаха эта была из дорогой материи и расшита золотом. В конце XVI-XVII в. среди господствующих классов все больше распространяется стремление подражать одежде западноевропейской. Сначала, при Борисе Годунове, это были польские, потом венгерские моды. Во второй половине XVII в. стала распространяться и общезападноевропейская (называемая в России «немецкой») мода. И сам наследник престола Алексей Михайлович еще при жизни отца завел себе «немецкие» кафтаны. Ему охотно подражали придворные молодые люди. Эта мода (теперь уже можно сказать – как почти всякая) встречала сопротивление ревнителей старых обычаев (Богоявленский, с. 14). Видимо, решающую роль сыграло неодобрение духовенства: став царем, Алексей Михайлович показывался только в русском платье. Однако сын его Федор в свое недолгое правление выражал желание, чтобы дворяне и приказные носили короткую одежду. Таким образом, реформа одежды, предпринятая Петром I, была не так уж неожиданна. Указ 4 января 1700 г. (а возможно, существовали и более-ранние распоряжения) предписывал всем, кроме крестьян и духовенства, носить венгерское, а потом и «немецкое» платье).
В дальнейшем вытеснение традиционной одежды шло более быстрыми темпами в городах и гораздо медленнее в сельских местностях. При этом господствующие классы опережали основную массу горожан и тем более – крестьян. Неравномерно шло проникновение западноевропейского костюма, мужского и женского.
В конце XVIII в. И. Георги писал, что в Петербурге все служащие-(кроме военных и почтовых, имевших особые мундиры) и «знатные мещане»-носят мундир Санктпетербургской губернии – синий кафтан с блестящими пуговицами, а исподнее платье – белое, но «кто про себя живет и от других не зависит, может... без всякого поношения и поругательства одеваться по древнему обычаю и столь странно, как ему угодно». Женщины же следуют английской или другой западноевропейской моде, причем молдаванки и грузинки носят свое национальное платье. «Собственная российская одежда обоего пола сохранилась в древнем своем виде не токмо у простого народа, но и у большей части людей среднего состояния... видны в столице, невзирая на иностранные моды, купцы и другие совершенно так же одетые, как в областях внутри государства, с бородою или без бороды и пр. Многие однако же последуют в их одежде разным чужестранным обычаям. Но простой народ ничего чужого в своей одежде не имеет». Далее Георги делает несколько парадоксальное замечание, что женщины среднего состояния менее привержены к старине «и часто видно, что муж да сыновья носят российское, а женщины в доме – чужестранное и самое модное платье» (Георги, 1794, с. 604-605). Замечание на первый взгляд тем более странное, что и столетием позже в других русских городах (в особенности малых, например в Галиче, Торжке, Торопце и др.) можно было наблюдать обратное соотношение: женщины продолжали еще носить сарафаны и кокошники, в то время как мужчины были одеты в сюртуки и сибирки. Видимо, Георги со свойственной ему наблюдательностью отметил специфику столичного города, где женщины-мещанки оказались ближе к новым веяниям, следуя общей с высшими сословиями моде.
Бывали в области одежды и своеобразные контрреформы, к которым средние слои населения относились отрицательно. Так, когда Павел I, едва вступив на престол, запретил в столицах – Петербурге и Москве – носить фраки, жилеты и круглые шляпы по тогдашней французской моде, вместо которых повелел «одевать немецкие кафтаны и длинноватыя камзолы», всем «кроме ходящих в русском платье» (т. е. мещан и отчасти купцов), «сей переворот великую молву и поговорку сделал, но повиновались» (Толченов, с. 316), однако сразу же после дворцового переворота и убийства Павла демонстративно вернулись к прежней моде.
В целом манере одеваться, избирательности в отношении к костюму еще долго придавали большое значение как характеристике не только имущественного и социального положения того или иного лица, но и его образа мыслей. Вот что писал по этому поводу в середине XIX в. В. Г. Белинский. «Положим, что надеть фрак или сюртук вместо овчинного тулупа, синего армяка или смурого кафтана еще не значит сделаться европейцем; но отчего же у нас в России и учатся чему-нибудь, и занимаются чтением, и обнаруживают любовь и вкус к изящным искусствам только люди, одевающиеся по-европейски? Что ни говори, а даже фрак с сюртуком – предметы, кажется, совершенно внешние, немало действуют на внутреннее благообразие человека. Петр Великий это понимал, и отсюда его гонение на бороды, охабни, терлики, шапки-мурмолки и все другие заветные принадлежности «московского туалета» (Белинский, 1845, с. 55).
О том, как изменилось позднее представление о престиже традиционного русского костюма, мы можем заключить, если вспомним хотя бы, что в «русский» костюм нарочито одевались в начале XX в. как раз представители передовой интеллигенции, как, например, В. В. Стасов, Л. А. Андреев, М. Горький, Ф. И. Шаляпин. С другой стороны, при царском дворе бывали в XIX-XX вв. приемы, для которых фрейлины обязательно надевали «русский», по тогдашним понятиям, костюм. Но Горький, Стасов и другие одевались в русское простонародное платье, а придворные – в «боярское».
Для дохристианского периода одежда во многом напоминала одежду северных соседей - скандинавские страны. Было ли это заимствованием сложно сказать. Скорее всего общие климатические условия диктовали схожие технологии в ткачестве и пошиве одежды. После пришествия христианства пришла византийская "мода", на которую оказывали влияния тюркские веяния. А там где тюрки, там и Шелковый путь. Отсюда полная эклектика в фасонах и материалах. После участившихся нападений европейских соседей появляются элементы костюмов захватчиков. Сильно влияние польских и восточно-германских веяний. Тоже касается и военных доспехов. Византийско-тюркские и европейские технологии применялись по мере захвата или покупки вооружения. Крестьянство же продолжало одеваться в одежду древних врремен, т.е. рубахи, порты и лапти.
ОтветитьУдалитьI have no doubt that the Russia Empire, in the Elder times have powerful people, and the clothes of that moments surely was of the best quality. It seems very good. And Russia is Christian too from Ancient times.
ОтветитьУдалитьhttps://tantrarktarot.blogspot.com In other countries, from example India, from the Elder times they had other Religions.